мы это заслужили.
(с)
На «Море» я думал поехать за полгода, а прислал заявку и начал собираться за три недели.
Это была первая полигонка и тринадцатая игра в моём ролевом стаже, и она была, хм, очень тринадцатая. Я начал различать виды линолеума, разобрал до винтиков швейную машинку 1950-х годов производства, перечитал все тексты Толкина, какие нашёл в сети в оригинале и в переводе, и постиг суть всех фандомных шуток, вызубрил добрую половину корней синдарина, приобрёл навык розжига костров в условиях, близких к потопу, купил себе полную туристическую экипировку, гуманизировал вилы, научился делать из дерева разное, включая украшения, статуэтки и стрелы, понял, как нужно целиться в момент чиповки оружия, чтобы попасть мастеру по боёвке не в голову, и жизнь моя заиграла новыми красками, хотя всё это произошло ещё до начала игры.
Про своего персонажа я сперва не знал ничего, кроме расы и локации, а по итогам получил в паспорте его фотографию вместо своей. Играл я человека из хадорингов, по убеждениям светлого, который во время восстания вастаков в Дор-Ломине выпендрился перед своими и чужими на двенадцать лет в Эстоладе и столько же в Ангбанде. Фандор потерял родину, народ, семью и имя, обрёл все вышеперечисленное искажённым и потерял по второму разу вместе с жизнью. Его постигла неожиданная любовь и милосердно быстрая смерть. В Чертогах Намо он сказал, что вела его надежда. Она у него и осталась: надежда - та, которая эстель, - и холодные пальцы Рагнейд, сжимающие его руку. И это было больше, чем он ожидал.
Я как игрок думал, что к финальной битве окажусь на стороне Тьмы, слава Единому если не с Чёрной присягой в анамнезе. Персонаж думал иначе. Момент выбора «Север-Запад» по нему проехался дважды, и он послал всех. Так и застрял посередине между Светом, от которого добровольно отказался, и Тьмой, которую не мог принять, со своей неизменной личной верностью трём чокнутым эстоладцам. Все мои близкие люди были тёмными (и после игры смотрели на меня добрыми глазами и говорили: «Ну Фаннар, ну всё же было праааавильно»), я много лет провёл в Ангбанде, в том числе помогая его перестраивать, я дважды смотрел в глаза Морготу (второй раз – на собственной гипотетической свадьбе), я перевязывал раненых из войска Тьмы, и погиб я под руинами Тронного зала, но до самого конца верил в победу сил Света. Абсолютного белого пламени, которое очистит и обнулит всё, и начнётся новый мир и новое время.
Во время доигровых и игровых событий меня могли убить хадоринги за пособничество людям Врага или вастаки за наглость, меня мог прикончить тёмный артефакт, на меня могли напасть волки или орки, а особо милые и вежливые майар могли меня тем же оркам скормить, я мог покончить самоубийством после первого прихода в Ангбанд, мог попасть под раздачу в момент, когда Куница ранила Тэвильдо, мог потонуть в болоте на пути к Арверниэн, мог поскользнуться на горной тропе над рекой и свернуть шею, мог сложиться об светлых, пока стоял безоружным на третьей линии обороны крепости. Я молчу про то, сколько шансов у меня было закончить свои земные дни посредством Энгора. Мне повезло – на меня всего лишь рухнула стена.
Благодарности от игрока Фиори
Благодарности от хадоринга Фаннара (Фандора)
Ачивка от Гламрена, выражающая мой основной род деятельности во второй половине игры.
Когда ты идёшь по лесу с топором в руках (или на плече, но лучше в руках), те, кто встречается тебе на пути, считают неуместным отвлекать тебя от важных дел и сворачивают с твоей дороги в глухую чащу.
Несправедливость!
День рождения летом - отличный способ а) не праздновать б) остаться без подарков. Так я обычно и делаю.
Дата тем временем приближается, планов на неё много.
Мне можно дарить:
...если вы мой близкий знакомый или друг...
...и располагаете финансами, что странно
...и не располагаете финансами, что логично
...если вы граф Монте-Кристо, воплотили в жизнь все свои планы насчёт грозного трибунала, а деньги остались
Мне не стоит дарить, если вы не хотите полюбоваться моим отчаянием в попытках пристроить ваш бесценный дар:
Вылезаю с Чудиновским учебником и сигаретами на подоконник - свежо. Дым в воздухе плывет над зеленью. Окна дома напротив бликуют в глаза.
"Рассвет, ты чо-то как-то поспешил", — пишет мне Оля. Отвечаю: "Отличная погодка, чтобы умереть". До часа Х осталось пять часов.
Скучаю по Никите и Сашке, по тому моменту, когда мы лежали втроем бесформенным сгустком материи на ступеньках, перепутавшись руками, куртками, сумками и методичками, и ждали момента, когда пойдем уже отвечать, и будь что будет. Никита в столичной психушке, плевать он хотел на зачет, а Сашки просто нет и не было.
Нет (и не было?) сессионного безумия прошлого лета, когда сидели ночами, хлебали заварку с ударными дозами сахара, списывались каждые десять минут, устраивали блиц-опросы по всему материалу, обменивались правильными ответами, спешно доучивали. Казалось, что настолько вместе, настолько рядом, повернешься в кресле — и увидишь, что он в той же комнате на диване уткнулся в ноутбук, и можно будет сходить на кухню и сделать чаю на двоих в одинаковых кружках.
О где, о где теперь тот человек, которому я писал из Питера километровые письма, рассказывал про удивительно синюю воду, про дворовых котов, про то, что иргу в Ленинградской области называют каринкой.
Война за Фландрию, за Голландию, за Пфальцское наследство, за испанское наследство, которое никому не досталось. А так хотели.
Никому не досталось, а так хотели, — это автобиография лезет. Досталось Филиппу Анжуйскому.
Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас.
Голландцы обрушили дамбу и превратили Амстердам в неприступный остров. Войска противника растерялись.
Пачка "Пэлл Мэлл" подходит к концу. Как красиво я бросаю курить, слов нет.
"Ха, дедлайн до понедельника. Глупый наивный второкурсник. Ха, ха, ха". Дедлайн продлевается до утра среды, потом — два свободных дня (не считать же за дело мелкую бумажную волокиту), выходные, игросбор, срок сдачи всех анкет, ТА, истграм, английский, аттестация, лето, жизнь, литературная премия и старость в Норвегии.
Осторожно, Эрленд Лу!
Своевременность в отношении музыки — залог успеха.
Как председатель пира, я напомню, что 22 мая сего года в 16.00 или несколько позднее в жёлтых стенах дома 25 по Тверскому бульвару, где в 1812 году на кафедре русской литературы и славистики родился сам Герцен, состоится спектакль молодой и
У нас есть концепция спектакля, которая меняется каждую неделю, и я не могу даже её проспойлерить, потому что не знаю, какой она будет в итоге.
У нас есть саундтреки группы АукцЫон (и не только) и тру-гик в качестве звукооператора.
У нас есть афиша, концепт-арты к которой рисовал я сам и заверяю, что она классная.
У нас есть социальный подтекст: в разных частях спектакля поднимаются проблемы подростковой беременности, массового психоза, половой распущенности и нетрадиционной ориентации.
У нас есть злой невысыпающийся режиссёр, благодаря которому постановка носит гордое имя «Бессонница».
И, если я всё ещё вас не убедил, контрольный: мы ставим Пушкина.
Что, не работает?
Целых три вещи Пушкина!
Не только «Русалка», но и «Маленькие трагедии»! Не только «Маленькие трагедии», но и «Фауст»! А «Фауст» - это, ну, сами понимаете, насколько модная болезнь.
Жемчуга! Орхидеи! Котики! (Все любят котиков.)
Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём!
Придите и удивитесь, на что способен студент семинара драматургии Литинститута, если в нём пробуждается острое желание побыть режиссёром, и на что способны остальные студенты, если пообещать им еду и бонусы на экзамене.
Придите и посмотрите на Настоящий Некоммерческий Авангардный Театр. (Помните, авангард был бесплатным только в эпоху исторического материализма.)
Придите и… Просто приходите.
Желающие могут после спектакля сходить со мной на обзорную экскурсию по Литинституту или выпить чаю в ближайшей забегаловке.
Искренне ваш, Вальсингам
Каждый год отец поздравляет матушку с днём рождения, с восьмым марта и с Новым годом.
Каждый раз, когда матушка узнаёт, что мы с ним договорились встретиться, она передаёт ему привет.
Они разошлись тринадцать лет назад и первые несколько лет вообще не разговаривали.
Вскоре после я обнаружил у себя в накрышниках Ехидну и сказал мда, но было поздно.
Рене и Рино, ребята, лучи любви вам в размере портативного излучателя. На меня свалилось всё то, ради чего я лазаю в дурацком по подвалам и придумываю левых людей. Это была лучшая игра с прошлофевральского второго Альмерина. Спасибо. Считайте меня в вашей банде по умолчанию: я хочу этого крышесноса ещё.
Пронять-то меня проняло, но с последствиями. За сегодня Ехидна во мне попыталась разреветься на нервах шесть раз (когда никто не видел, потому что нехрен пыриться) и поругаться с людьми по бесячке – двенадцать (что симптоматично). Я очень хорошо её понимаю, но ничем помочь не могу. У меня труба с выражением эмоций (туууу-дууууу), поэтому мы друг другом заметно недовольны.
Я пишу какие-то буквы, чтобы она вылезла из стресса, а я – из ОБВМа. Удачи нам обоим.
Анкета
Фанфикшн
Я так долго верил, что всё станет хорошо, рано или поздно, что теперь сижу в этом самом «хорошо» по уши и могу только ржать в голос. «Моя анархияяяяяя!» - вопит музыка в колонках.
Бывает, ты не можешь точно определить свой статус относительно другого человека. У меня есть несколько таких – сомнительная формулировка – знакомых.
Но это не тот случай. Не слово – неподобранное, а подобралось слишком много.
Любовь – это не обязательно про романтику (это ещё женское имя, уж пошутил так пошутил, юморист от бога), это ещё про уходить и возвращаться, про дарить и принимать, про дачный посёлок, колосья пшеницы, зелёный чай из фарфоровой чашки, про зиму, акварельные карандаши, про жутко громко и запредельно близко, про мелкого и незнакомых девочек и про то, как всё наконец-то стало хорошо. Неразделение понятий любви и дружбы уже проехалось по мне месяца два тому, но этот случай, как водится, ничему меня не научил.
Афи, солнышко. Мы пережили четыре года – а это, согласись, срок. Это четвёртый твой день рождения на моей памяти и второй, с которым я имею возможность тебя поздравить.
Я бесконечно могу сидеть тут, разматывать туалетную бумагу, вытирать сопли и продолжать: «А помнишь? А помнишь?». Но сколько можно, ещё завтра весь день. А не спеть ли нам песню – а не спеть.
Всё у тебя будет, будет много разного и по-настоящему, только не останавливайся, чтобы подумать, вообще не останавливайся, учись думать в процессе. Дышать значит двигаться и думать так тоже можно. И хорошо так же будет, и ещё лучше, потому что если это роман про Преодоление (а это он), то сейчас последние главы перед хэппи-эндом. Дальше только эпилог и второй том – уже про другие вещи. Есть что-то фикрайтерское в самой идее сиквела. Ещё раз: всё будет, и люди останутся, и диплом напишется, и эта трава заколосится ещё выше, и мир во всей красоте и многообразии переедет жить к тебе в объектив. Ты себе сама найдёшь цитаты на ту же тему, ладно? Они все очень правильными словами написаны.
«Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом», - смеётся надо мной Сашка. (Второй юморист от бога, вы посмотрите на этот тандем, мамма миа, Рыжий и Белый Клоуны.)
Как же меня радует, когда ты просто идёшь и делаешь. Иди и делай.
Могу только повторить то, что говорил – писал – в 2013-м. Этот текст с точки зрения герменевтики всё ещё совершает насилие над моим сознанием.
«Обещаю оставаться твоим другом, названым родственником и верным рыцарем в болезни и здравии, в печали и радости, в бедности и богатстве, пока твоя шизофрения не разлучит нас».
И прибавить к этому: «Давай станем старыми и скучными только после зомбиапокалипсиса?»
Я с тобой, ребёнок.
С днём рождения.
Прежний – первый и единственный – владелец Дома. Тела Кукловода после пожара не нашли. Видимо, для чего-то он Дому нужен до сих пор, если остается тут. Увидеть Кукловода можно в любую ночь; он не подвластен Старшей.
Кукловода интересуют не души, скорее, а тела, из которых он «делает» «кукол» из воска. Спасти человека, ставшего «куклой», возможно только в первые два-три дня, пока горит в ладошках свеча. Если встретить Кукловода в коридоре, необходимо замереть в какой-нибудь нише, тогда он пройдет мимо. О появлении Кукловода могут говорить пятна воска, оставленные в коридоре в ночное время.
Тихая, «ведомая, безвредная девочка, но при этом очень веселый, солнечный и счастливый ребенок редкой доброты. Умеет сочинять на редкость теплые и мирные колыбельные. В Доме около двух лет.
Нахальный, любит "почесать кулаки", слушается только вожака, ему даже воспитатель не указ. Не дурак, соображает, но не подлый хитрец. Не особо с кем дружит, а вот с Рысем из Прайда ещё и в полускрытых контрах.
Боится темноты. Ведется на «слабо?» Азартная. Немного задавака и спорщица, на все есть свое мнение. В Доме примерно год, в Стае – чуть больше полугода.
Грубоватый, резкий, вспыльчивый. Может наговорить с три короба и не совсем справедливого. Но с состайниками держится более спокойно и открыто. Если «взлетел» и переходит некую психологическую грань, то на Лунную Сторону «вырывается» аж до второй степени, на первой ходит спокойно. Кличку получил из-за истории с часами.
По всем вопросам, связанным с желанием играть и персонажам обращайтесь к мастеру Rino Krow
Совершенно бесплатно в бессрочное пользование отдаю тонну акварели и гуаши разной степени потрепанности, канцелярский клей в тубусах, пластиковый мольберт двадцать пять сантиметров в диаметре и многое другое, чего пока еще не нашел, но непременно найду, пока разбираю шкаф.
Не проходите мимо, срок раздачи белых слонов ограничен моим энтузиазмом!
Содержательная часть.
Краткий пересказ мюзикла "Бал Вампиров":
В НАШУ-ТО ДЕРЕВНЮ ПОВАДИЛСЯ УПЫРЬ
Краткий пересказ аниме "Рыцарь-вампир":
А НАФИГА ПОТОМ В ОКРУГЕ СТОЛЬКО УПЫРЯТ
Краткий пересказ фандома-моей-молодости "Кровь+" во всех его проявлениях:
НЕЛЬЗЯ ПУСКАТЬ В ПРИЛИЧНЫЙ ДОМ ПОГАНЫХ УПЫРЕЙ
Мне Куро сегодня сказал, что "Кровь+" - это классика. Вот то-то и оно.
Будь осторожен, ответ без ката.
Пишу тебе с самого скромного ноутбука в мире, на котором западает кнопка с буквой «я». Это нас с ним роднит: «я» у меня тоже западает.
Дело было так: в метро наверху над Нагатинским затоном поезд резко остановился, и я хлопнулся в обморок — позор и ужас, в светлых джинсах. Упоминаю об этом не с тем, чтобы ты меня пожалел, а как о событии, которое навело меня на мысль.
Ты говоришь о Боге. Куда-то туда же и меня привела моя несуразная путеводная звезда. Этим вечером я был на службе в храме на Соколе. Я бесконфессионален, я редко захожу в церковь. Но точно знаю, что Лучезарное Высшее Сущее есть, хотя не всегда понимаю, как оно работает и вообще работает ли оно, или просто есть и светит. И вот я стоял там, в храме Всех Святых (он старый, ему три сотни лет, там крестилась моя семья и там же крестили меня), и разговаривал с Мирозданием. Мироздание, говорил я, Лучезарное Высшее, мне очень грустно. Эй, говорило Мироздание, хороший, да подними ты голову, смотри, какие фрески красивые, как в песне Аквариума, которую БГ присвоил из Франческо де Милано, ты еще играть ее умеешь, ну, смотри, Красота, видишь, Красота, Истина и Добро. Спасибо, Мироздание, говорил я, они красивые, но мне правда как-то не очень, и еще меня немного шатает и голова кружится. Эй, говорило Мироздание, тебя отпустит, как только у тебя в плеере включится песня без ассоциаций, а это будет самая первая песня, которая выпадет тебе, как только ты выйдешь отсюда, честно-честно. Дорогое Мироздание, говорил я, понимаешь, но ведь маленькая дева морская... Эй, говорило Мироздание, оставь своего Уайльда в покое, сегодня по Культуре показывали экранизацию его пьесы "Как важно быть серьезным". Мироздание, говорил я, я знаю, что я твое любимое дитя, но моя душа этого не знает, и она очень, очень несчастная, и пожалуйста, если это в твоих силах, можно, она все-таки станет хоть немножко счастливее? Глупый ты глупый, смеялось Мироздание, оно было светлое, и смотрело на меня всеми глазами этого храма, и мне было совсем не страшно, а так, как бывает, когда ты в августе смотришь на звезды, а они висят низко и гладят тебя по голове ветками яблони.
В прошлый раз я был в церкви, когда приехал зимой из Питера.
Рандомом выпала «Армия» Ночных Снайперов. «...я прикажу поцеловать того, кто от любви погиб». Меня действительно отпустило. И сердце перестало сжимать. И руки согрелись.
Мне позвонила Манькофа, и мы долго говорили. Сформулировали качество, которое меня раздражало в Сергее свет-Корнеевиче, моем солнышке всей книги: его очень манера волевым решением захватывать себя и еще несколько человек. Самоопределяться. Искренне полагать, что на основании одного« старый-и-скучный» можно разнести все к хренам, повеситься на туалетной бумаге и покачиваться над руинами, аки дохлая мышь. Мне Гуанако и Дима очень нравились — вот так, вдвоем. Потрясающие отношения, очень красивые, очень настоящие, с бонусом в виде детских травм, расставания, тюрьмы, изнасилования, степи, еще одного расставания, эпидемии и огнестрелов. Ты не превращаешься в Манькофу, не волнуйся. Она совсем другая, и она все-таки сдала свой зачет после шести часов мучений. С ней хорошо говорить - "бабы дуры, жизнь дерьмо, а мир жесток", "меня понесло в христианство в канун Рождества", "у тебя есть знакомые, которые сознательно пытались съехать крышей?", "если бы ты выбирала: неведомая ебаная хуйня или я, — что бы ты выбрала?". Включать пафос, когда хочешь, материться, чтобы тебя поняли. Ты хороший, сказала Манькофа. А я вытаптывал круги на снегу перед своим подъездом. Хороший, сказал я, но долбанутый. Хотя есть и долбанутее. Меня нужно изолировать от общества. Особенно от девушек. Все время с ними ссорюсь. Глупости говоришь, очень по-взрослому сказала Манькофа. Ты прости, сказал я, что я тебе не могу многое рассказать, я очень боюсь, что ты сначала полюбопытствуешь, а потом сама огребешь от той информации, которую получишь. Вот я сейчас лежу на диване, сказала она, клубочусь, говорю с тобой, и мне хорошо. Ты мне звони, если тебе не так.
Когда я пришел, меня матушка попросила зайти за ней в магазин. Мам, сказал я, мне грустно. Ну, понятно, сказала матушка, она же другая, второго такого, как ты, вообще нет. Да, сказал я, а я сегодня был в храме на Соколе. А свечки не поставил, сказала она, молодец, ха.
Знаешь, наверное, теперь я ничего не боюсь. По шкале была девятка, но это измеритель эмоций; есть вещи, которые над шкалой, которые превыше. Их действительно стоит бояться. Смерти, например. «...она приходит с набором отвратительных инструментов». Да, это Шварц. Он тоже немного шкала, особенно монолог о любви. Я слышу в себе отклик, значит, я прав. Когда ты прав, ты знаешь истину. А истина превыше всего. Истина есть Бог, Бог есть любовь. Всем собой я укоренен в христианской культуре, христианская культура замыкается на любви.
По-хорошему, от того, что ты теперь сделаешь со мной и с собой, от того, что я говорю и говорю ли что-нибудь вообще, уже ничего не зависит.
Если огонь обжигает мне руки, значит, это я не умею обращаться с огнем. Спички детям не игрушка.
Я обжегся, но не могу понять, больно ли мне.
Неважно.
Я с тобой.
Фиори.
В последний день зачётной сессии в Лите, как оказалось, проводится благотворительный квартирник в поддержку душевнобольных. В прошлом году я там не был. В этом году мы с Сашкой с утра встречаемся на моей станции, едем сдавать зачёт, идём в кино на «Хоббита» и к вечеру попадаем на квартирник с пакетом чужих вещей. Наши совместные перемещения похожи на таскание с собой в сумке своей отрубленной руки: нам страшно по отдельности и неловко вместе.
Сашка пытался свихнуться за три дня до этого, я попытаюсь через три дня после, словом, тема сумасшествия для нас двоих актуальна.
На полу разложена гирлянда, на доске за кафедрой висит ещё одна. Новый год через неделю.
Девушка-волонтёр рассказывает про ужасные условия содержания людей в психушках Столицы. Каждый раз на слове «дурка» ухмыляется так, как будто в первый раз в жизни выругалась матом при родителях.
Мы с Сашкой раскланиваемся с молодым человеком с заочки, с которым познакомились на конкурсе чтецов. Он со спутницей лет тридцати пяти; в перерыве между номерами передаёт нам пачку печенья. Берём по печеньке, грызём.
Забава и Соня поют.
Сашка будет читать стихи ближе к концу мероприятия.
Парень с четвёртого курса устраивает перфоманс, иллюстрирующий работу мозга. Ему нужны семь добровольцев. Он ходит по дуге вдоль гирлянды, крутит в руках мячик. Мы с Сашкой переглядываемся, встаём, вызываются ещё пятеро.
И вот к чему всё это привело.
Перевалил декабрь за половину, переломился через хребет.
Здесь был бы очень тоскливый пост: все плохо сделано, ничего не работает, организм подводит, нервы сдают, осталось продержаться еще шесть дней эт сетера. Но практика показывает, что любой крик души "поскольку-меня-задолбали-тупые-упертые-люди" можно превратить в буффонаду.
"Надеяться не стоит зря?"
"Бля, середина декабря".
"Фигурка, торт, фотоколлаж?"
"Когда ты деньги мне отдашь?"
"Я сессию солью, я лох".
"Да шо ж я маленьким не сдох?"
"В четверг дедлайн: сдавать стихи".
"Хм, тексты, кстати, неплохи!"
"Эх, если б я героем был!"
"О, тяжести моей судьбы!"
"Заклинил механизм в мозгу".
"В историю я не могу".
"Меня настигли силы зла!"
"Контрольная вчера была?!"
"Два месяца - всего семь раз!"
"Текст норм, а автор - пидорас".
"А можно нам поговорить?"
"Ну где стихи мне повторить?"
"Я обижаюсь не всерьез".
"Там на троих один вопрос,
Списать реально на все сто!"
"В аудиторию - в пальто??"
"А если твой курьер - маньяк?"
"В кино кавайная свинья".
"Историй - две? Ну ладно, ок.
Кто слоупок? Я слоупок?!"
"Потом рождественский концерт..."
"Не фанфик, если без НЦ".
Найдите, люди, мне причин,
Зачем я в дайр пишу в ночи?
Восприятие реальности меняется, когда несколько часов лежишь в снегу, не двигаясь. Звенит в ушах, ничего, кроме этого звона, не слышишь. Чувствуешь себя выключенным мобильным телефоном. Абонент временно недоступен. Когда пальцы в меховых перчатках замерзают до полной неподвижности, понимаешь, что близок к постижению дзен. Дзен — это Дао. Дао — это весь мир. Снег, и вырубка, и сосны, и небо, и подмерзшая трава. Тьма вещей вращается вместе с тобой. Ты не в центре. Ты на краю.
А когда ты поднимаешься на негнущихся ногах, ловишь отчетливую галлюцинацию: снег пахнет как духи — свежесть, хвоя, холодный металл и жасмин — из линии Сержа Лютанса.