Флэшмоб настиг меня на повороте и заставил признать, что моя жизнь — довольно неплохая штука. А местами даже отличная. Если вы тоже хотите совершить это открытие — влезайте добровольно, эстафету никому не передаю, сижу с ней в обнимку. Неделя добра, позитива и утконосов!
1. Дочитал очередную книжку Фрая и снова поймал ощущение сеттинга. Свет и цветные стёклышки. 2. Погода была отличная, и о равноценном обмене пары экономики на прогулку и чашку вкусного кофе я не жалею нисколько. 3. Сходили с Ярхэ в кино на «Фантастических тварей». 4. Следствие из предыдущего пункта: весь ад и беспросветность бытия от сокрушительного удара утконосами, страусами, богомолами и концентрированной милотой чуть-чуть отступили, и я — слава каким-нибудь высшим силам — впервые за минувшую неделю ощутил себя полностью собой. 5. Не знаю, что выбрать: помирился с семьёй или услышал в очередной раз банальный, но очень хороший комплимент. Пусть будет и то, и то.
1. Обнаружил в «Алых парусах» у Лита автомат с дешёвым горячим шоколадом. 2. Посидел пару часов днём у сестры. Полежал на матрасе, точнее. Очень редко видимся в последнее время, а зря. 3. Подсчитал счастливых среди вымышленных людей минувшего ролевого сезона и порадовался результату. 4. Матушка тоже сходила на «Фантастических тварей», и мы их обсудили. 5. Ярхэ нашла мне идеальную песенную ассоциацию на кошмары одного злого рыжего мальчика. Спасибо, Ярхэ!
День 3День 3. 23 ноября. Погода продолжает быть солнечной.
1. Был на чудном семинаре по Заболоцкому и долго спорил про образы в стихах. «Бокалов бешеный конклав». 2. Солнечный Александровский сад прекрасен. 3. МГУ с вечерней подсветкой — тоже. 4. Не попал на танцы, зато получил несколько лишних часов свободного времени, чтобы угрохать их на обсуждение РИ и вычитку доклада. 5. Благодушное самоощущение сэра Кофы Йоха бесценно. С вами рубрика «побег из царства ебанины», часть очередная.
День 4День 4. 24 ноября. Погода нежданно пасмурная.
1. Сходил на нулевую пару теоретической стилистики. 2. Выступил на научной конференции с докладом про Гессе и Достоевского. 3. Поучаствовал в налаживании чужого бытия в тёмной подворотне. 4. Купил бальные перчатки. Белые. Шёлковые. Пафосные, как стихи Байрона. 5. Очень круто пофехтовал с Марго.
1. Выспался. 2. Был прощальный по ощущениям семинар по стилистике. Говорили о высшем образовании как процессе, о поиске себя, о переписывании учебного плана — о вещах светлых и хороших, но отвлечённых. 3. Разобрался с учеником в хитросплетениях Смутного времени и впервые закончил занятие вовремя. 4. Успел на игросбор к фраевке. Моя Правобережная Полиция — самые лучшие ребята в этом государстве. 5. Обнаружил возможность ездить на метро без пересадок в часть центра, куда раньше так не получалось.
1. Полностью собрал вещи по списку, собираясь на бал и игру. 2. Впервые в жизни танцевал на балу. 3. Проехал на такси по вантовому мосту через Москву-реку, который видно со Строгинского затона. 4. Увиделся на обоих мероприятиях с целой толпой знакомых симпатичных мне людей. 5. Не совершил на ролевой игре ничего кармически неправильного.
1. Заснул на диване в прихожей центра прикладной психологии, обнимая Ярхэ. Ярхэ тёплая. 2. Сумел доехать домой после ролевой игры четырьмя видами транспорта, ни разу не запутавшись в маршрутах. 3. Видел из окна автобуса дома-замки у метро Октябрьское поле. 4. Проспал днём восемь часов, а когда проснулся, обнаружил первые фотографии с бала. 5. Озвучил научно-популярную короткометражку про глаз.
Ставить игру по мотивам событий одной из реперных точек канона было челленджем. От канона, по правде, мало что осталось. В неполные шесть часов игрового времени мы чудом уместили половину серии про вьетнамскую войну, которая в экранном времени занимает четверть часа + все флэшбеки из оригинального аниме на ту же тему и бессчётные пасхалки. Механика игры при этом мало отличалась от типовых кабинеток про распоясавшуюся мистику или (пост)апокалипсис: люди в замкнутом помещении, смертельная опасность, ограниченные ресурсы — ну, все мы смотрели голливудские триллеры и многое оттуда почерпнули. Почему так: понятно, что даже в пределах съёмного этажа джунгли и хижины не сконструировать (хотя наша героическая Марго в одной локации всё равно умудрилась), так что место пришлось придумывать и конкретизировать в самом начале. Так появился японский бункер 47 года NV-02 (North Vietnam), а к нему умозрительные джунгли, бетонная дорога, три деревни, райцентр, река, граница с Лаосом, карта бомбардировок по местности, штаб NV-01 — и процесс того, как это разрасталось, правда похож на рисование мультика. Поиск пространства, в котором будут действовать твои герои. Раз кадр, два кадр. Некоторые вещи легко нарисовать или снять в кино, но в реальном времени в ~ любительском театре не смоделируешь никак. Да что там, у нас дверь бункера нетканкой на крестовине отыгрывалась! (Хотя во время игры я аутотренинга ради отдельные её моменты представлял нарисованными. Техник Венсан монтирует электрический контур. Ашер Моро (шевалье в облике Ашера Моро, сам же придумал этот концепт и сам переезжаюсь, как так) стоит на коленях перед пустотой. Вьетнамец добивает рукокрыла гаечным ключом. Колыбельная Ребекки Дэвиду — отдельным роликом минуты на две с закадровой музыкой. Хадзи рассеянно гладит крышку гроба — точно таким же жестом, каким погладил бы Саю по волосам. От таких псевдо-нарисованных моментов очень легчало. Переставал донимать лезущий на глаза абсурдизм ролевых моделей: удлинители, игрушечные пистолетики, бывшая коробка из-под холодильника, не переодевшийся толком игротехник в пальто. «Стоило жить и работать стоило».) Я раньше скептически относился к тенденции переписывать канон как придётся под условия игры и только сейчас понял со всеми предпосылками, почему это бывает необходимо. Бесценный опыт.
ПасхалкиПасхалки: — женщина-оперативница из «Красного Щита». В честь Клары из вьетнамских серий и Елизаветы из русских. Разумеется, погибла, в лучших традициях канона. — имя, разделённое пополам на двоих биологов (оба без чёткой идеологической позиции): Теодор (Моррис) и (Ричард) Адамс. В честь Теда Адамса, который работал в лаосской лаборатории, одного из изобретателей Д-67, начальника свердловского экспериментального полигона. По фактическим функциям персонажа из игровых к нему был ближе всего Оливер Нортон. — собственно, исследовательский отдел организации, который возникает по канону значительно позже, в конце девяностых годов. В аниме в его составе два человека: Коллинз и Джулия, его помощница. И да, они продолжают быть фатальным кадровым проёбом. — способность шевалье принимать облик другого человека. Такие вещи тяжело прописывать без обоснуя, но канон безмолвствует, пришлось списывать на гипноз, телекинез и обаяние главного мудака. Очень люблю в оригинальном аниме арку, где Аншел Голдсмит приходит знакомиться с Саей лично под видом женщины из организации. Бесконечный источник шутеечек-за-триста в формате: «Мне сто шестьдесят лет, и я не могу завязать с кроссполом». Я пересказывал сюжет игроку как «...а дальше твой персонаж ломает девочке-с-мечом психику, ломает мальчику-с-виолончелью руку и несколько рёбер, пугает искусственных вампиров в кустах и уходит в ночь, громко гогоча». Показательный момент в плане отношения всех шевалье Дивы к людям и к миру. Сознаюсь, что как минимум один мастер в глубине души однозначно симпатизировал бравым, но не очень умным спасителям мира и их биологическому оружию в гробу. Из двух противоположных позиций «мы не такие, как люди, а значит, мы хуже людей» с последующей самообъективацией и «мы не такие, как люди, а значит, мы лучше людей» с планами мирового господства мне ближе первая. Она идиотская, особенно с такими перегибами, как в каноне, но куда более этичная. Это как с играми: в спорные моменты можешь принимать решения только во вред для своего персонажа. Так честнее. «— А у хороших нет шанса победить? — Есть.» — три канонных персонажа. Дэвид, оперативник «Красного Щита», бывший военный. Мастерский персонаж. На игре погиб раньше, чем в таймлайне вьетнамской серии, но сюжетную нагрузку выполнил ту же: перепоручил девочку-вампира американскому десантнику Миягуску. Американский десантник Джордж Миягуску, кстати! В каноне — уже поумневший, двадцатишестилетний и в организации. В версии игры — бессмысленный хороший парень двадцати одного года от роду, рядовой ВС США по призыву. Главный мем игры. «Молодой десантник не боится НЁХов». Выжил и даже Саю вытащил. Герой. (После игры на кухне: — А мне же тебя теперь воспитывать, — ужасается Серёжа. Игротехническая Сая поднимает голову от кружечки: — Папа?..) Окамура Акихико, военный фотограф, который слишком много видел. В реалиях игры погиб, но камера осталась.
Я ставил перед собой, в числе прочих, задачу вложить в голову игрокам именно нашу трактовку — чтобы все мы сыграли в один мир. Сложно выразить словами разницу между союзником и биологическим оружием, боевым заданием и недостижимой гуманистической целью, любовью к женщине и любовью к науке, а уж сделать так, чтобы эти слова звучали однозначно и прочитывались одинаково мной и адресатом, получалось далеко не с первого раза. Несколько раз в один вечер перескакивал в разговоре с игроками с точки зрения спасителей мира на точку зрения второй стороны конфликта. Риторика ширилась и крепла, мозги кипели.
Фрагмент прогруза Очень Тайной Организации. Мат и проникновенность....А теперь простыми человеческими словами. Друзья, вы спасаете мир, потому что больше некому его спасать. Потому что, если ты вдруг видишь вот это вот, зубастое, мерзкое, которое прёт на тебя из темноты, — ты точно знаешь, что это враг. И в него надо стрелять, и надо его угрохать побыстрее, а то всем будет хуже, и тебе первому. И если ты не убьёшь его сейчас и не убьёшь таких же, как оно, то когда-нибудь, рано или поздно, оно придёт ещё раз — и за тобой, и за другими. Для мировой истории второй половины двадцатого века метафора про чудовищ, которые приходят в твой дом, считывается на раз-два. Вы такой типический тонкий барьер между всеми людьми на Земле и стрёмной хтонической ебалой. Никого со второй стороны конфликта, кроме стрёмной хтонической ебалы, вы никогда не видели. Это монстры. У них зубы длиной с руку, у них огромные лапы, кожистые крылья, их шкуру пробивает не всякая пуля, и, в общем-то, это очень страшно. Они не хотят ничего, кроме как сожрать каждого из вас — и вообще любого живого человека. Исследовательский отдел выдвинул версию, с которой ознакомил весь кадровый состав: что эти монстры имеют искусственное происхождение. Что это люди, из которых кто-то преднамеренно делает монстров. Это ещё страшнее. Красивые истории про начало времён, юных девушек, благие цели, рыцарские сектантские ордена и остальное вы читали один раз в жизни при вступлении в организацию и запомнили, скорее всего, слабо, поскольку едва пережили тяжелейший стресс и травму. Каждый из вас, кроме Дэвида, который сам всё про себя знает, — единственный выживший из своего отряда. Вообще единственный. В гробу, на который, по неофициальной версии устава, нельзя садиться жопой ни в коем случае, лежит биологическое оружие. То, что стопроцентно способно справиться с хтонической ебалой. Для людей вдумчивых это тоже должно звучать довольно пугающе. Для людей идейных — обнадёживающе. Желающие могут осознавать, что ваше биологическое оружие будет выглядеть, когда активируется, как человеческая девочка-подросток, и ловить когнитивный диссонанс.
О том, как выглядит плохая концовка, разумеется, знали все. И учились её не бояться — ведь наши персонажи не смотрели канон и ничего не знают про срыв, про реки крови, про рукокрылов с горящими глазами и сигнальные ракеты над листьями пальм. Учить людей не бояться того, что может их убить, едва ли не больше выражает идеи аниме, чем вся игра вместе взятая.
Сводка по погибшим26.12.1972 г. в 06:40 утра по местному времени на объект NV-02 прибыла группа оперативников организации “Красный Щит”.
На территории объекта оперативники обнаружили мужчину-вьетнамца (приблизительно сорок лет, множественные ранения). Придя в сознание, он назвал своё имя — Фан Бой Тяу, гражданин ДРВ. Тела погибших, обнаруженные в разных помещениях объекта: — Адамс, Ричард — гражданин Великобритании, сотрудник организации “Красный Щит”; — Арджено, Авель — гражданин США и Югославии, при себе имел удостоверение сотрудника пресс-центра при штабе вооружённых сил США в Южном Вьетнаме, бумагу с личным досье Теодора Морриса, пропуск на территорию лаборатории SCD; — Леджер, Эрик — гражданин США, рядовой 101 воздушно-десантной дивизии ВС США; — Ли, Шень Шунь — гражданин ДРВ, без документов, личность установлена со слов Фана Бой Тяу; — Моррис, Теодор — гражданин Великобритании, сотрудник филиала лаборатории SCD (Франция), сотрудник-совместитель при организации “Красный Щит”; — Малдер, Дэвид Себастьян (при себе имел непродлённое водительское удостоверение на имя Райнера Марлоу), гражданин Германии, Великобритании, США, сотрудник организации “Красный Щит”; — Шарп, Ребекка Луиза, гражданка США, сотрудница организации “Красный Щит”. Тела погибщих, обнаруженные в в радиусе двух километров вокруг объекта: — Хэллоран, Клемент Дж, — гражданин США, сотрудник организации “Красный Щит” — Ке, Ро Син, — гражданка ДРВ, без документов, личность установлена со слов Фана Бой Тяу. — Окамура, Акихико, — гражданин Японии, согласно удостоверению, сотрудник вьетнамского филиала международного информационного агентства “Синьхуа” (военный фотограф). — Венсан, Пьер — гражданин Франции, сотрудник организации “Красный Щит”. Тела погибших, обнаруженные на месте крушения вертолёта организации: — Карно, Антуан — гражданин Франции, сотрудник организации “Красный Щит” — Моро, Ашер — гражданин США, сотрудник организации “Красный Щит” (личность установлена позже по результатам экспертизы). В помещении лаборатории объекта NV-02 найдены документы Оливера Нортона, гражданина Великобритании, сотрудника организации “Красный Щит”. Оливер Нортон признан пропавшим без вести. На расстоянии трёх с половиной километров от объекта по направлению к лаосской границе (на запад) также были обнаружены: — Миягуску, Джордж, — гражданин США и Японии, рядовой 101 воздушно-десантной дивизии ВС США — без сознания, рваная рана левой руки. — девушка без документов, без сознания, предположительно, в коме.
У нас не было жёсткого сюжета и мастерских рельсов, напротив, мы страстно и безнадёжно хотели уйти от канонного варианта. Того самого, который нас настиг. Но концовки были прописаны конкретные, с причинно-следственными связями. Нажми на кнопку — получишь результат.
• концовка хорошая: прибывает подкрепление из Красного Щита, увозят всех выживших в голубом вертолёте в город. Условия хорошей концовки: жив фотограф, молодой десантник, как минимум по одному человеку из Красного Щита, биологов и гражданских. Красный Щит выполнил технический квест или вычислил провокатора, учёные открыли прионы или затормозили превращение Ли Шен Шуня в ХИРОПЕТРА. Рация: штаб. • не очень хорошая: прибывает подкрепление американского десанта, оба американских десантника идут под трибунал за дезертирство, спасает только американских граждан, остальные выбираются как хотят. Условия не очень хорошей концовки: в бункере сломана вентиляция//Эрик Леджер уговорил всех бежать в джунгли//полностью вынесли какой-то из блоков//обратившийся ХИРОПЕТР вынес нескольких человек. Рация: частота отступающего американского десанта. • плохая: напалм, рандомные трое выживших прокидываются кубиком. Условия плохой концовки: все тормозят, не довели до конца ни один квест. Потратили рации. • ещё плохая: НЁХи прорываются в бункер, съедают всех, кроме рандомных двух человек, их находят вьетнамцы (контингент ДРВ, искали американский десант). Условия для ещё плохой концовки: кто-то дал ёбу (конфликт, перестрелка между людьми, вынесена половина людей). Рация: частота местного канала. • третья плохая: вторая сторона конфликта убивает часть присутствующих по своему разумению. Условия для третьей плохой концовки: погиб Дэвид или Хэллоран//живы Теодор Моррис и Арджено, первый согласился вернуться на основную работу, второй сумел связаться со своими. Рация Арджено: единственная настроенная частота. • самая-самая плохая: все мертвы (кроме провокатора) Условия для самой-самой плохой концовки: сработал план-чистый-как-слеза, девочка с катаной восстала из гроба. Прощайте.
Ачивки: @ смастерил свою игру @ стехничил свою игру @ поиграл в свою игру @ самостоятельный!
Простите меня. С момента, как я стал во главе Красного Щита, мне было трудно смотреть в глаза каждому из вас. Каждому, кто уходит в смерть. Даже когда вы отправлялись эвакуировать объект, я представить себе не мог, что вам придётся бороться не столько за наше дело, сколько за собственные жизни. Мне предстоит сообщать вашим родным о том, что вас больше нет. Это тяжело, но я заслуживаю гораздо худшего. Дэвид. (Коннор, господи.) Ты был моим другом. По-моему, ты верил в наш успех даже больше, чем я. Прости меня за тот самоубийственный приказ. Только тебе могло хватить смелости его выполнить. Ребекка Шарп. Дэвид писал мне, что вы спрашивали о критерии отбора группы для вьетнамской операции. Пусть я говорю это слишком поздно — критерий был один. Те, кому мы можем безоговорочно доверять. Пьер Венсан. Я не говорил с вами после первого собеседования, но с того раза запомнил вас очень человечным. Ашер Моро. Вы пришли в Красный Щит, ещё когда был жив мой отец, я даже ни разу не видел вас. Больно и несправедливо по отношению к вашей памяти то, что главный страх нашей организации на время присвоил ваше лицо.
Клемент Хэллоран. Из исследовательского отдела я мог положиться на двоих людей — на Сэмюэла и на вас. Других проверенных кадров у нас не было. Мы надеялись получить результаты вьетнамской исследовательской миссии в первую очередь от вас — и максимально поднять данные по остальным в их отсутствие. Сомневаться в своих же сотрудниках — очень мерзко, но на войне как на войне. Оливер Нортон. Вероятно, у вас были причины в нас разочароваться. И, по нашим расчётам, вы могли причинить гораздо больший вред организации, когда вели свою двойную игру — спасибо, что вы этого не сделали. Ричард Адамс и Теодор Моррис. Вас обоих для миссии рекомендовал мистер Нортон, и это само по себе показалось нам подозрительным. Простите нас за бесконечные проверки и за то, что эта первая для вас командировка оказалась последней.
ЭнтониАнтуан Карно Оперативник-раздолбай. Снайпер. 26 лет.
Ёбаный же, блядь, насос, простите мой французский. Ребята. Моя группа. Я представляю, как спасать мир без меня — без тупых шуток, очевидно, но как спасать мир без вас — вот это, на самом деле, поганее всего. Командир. Твою мать. Верю, что, если бы был хоть один шанс вытащить нас из этой мясорубки, ты бы им воспользовался. А раз его не было — ну, спасибо, что до конца руководил нашим героичным балаганом. Пять лет, что я тебя знал, были очень крутые. Почти как голливудский боевичок. Сержант Шарп. Я в жизни не встречал девушки храбрее тебя. Дико жаль, что у нас уже не будет никакого «после спасения мира», мы не сожрём на двоих десять кг бананов, и я не приглашу тебя на танцы. Венсан. Венсаааааан. Дружище, это пиздец. Я тебе так и не рассказал: я же хотел, как будем в увольнительной на родине, тебя с сестрой познакомить. Валери красивая и гораздо лучше твоей бывшей. А, что уж теперь говорить. Но если этот бункер в итоге всё-таки не рухнул — это только твоя заслуга, я как сейчас вижу, из какого дерьма и палок там всё было наворочено. Моро. Вот что помню из долбаного крушения — что последняя твоя обойма патронов ушла по НЁХам, которые ломанулись в джунгли за Ребеккой. И это, ну, так правильно, что ли.
Хэллоран! Я ведь правда думал, что такие не подыхают, не горят и не тонут, потому что это слишком просто, и, будучи мёртвым, никого уже не побесишь. Мудаком ты, конечно, был первостатейным, но спасибо, что пытался спасти оставшихся из моей группы. (Ну кто, блядь, просил вскрывать гроб?! Тихенько же всё стояло.) Нортон. Помню вас жутко адекватным, мне почему-то кажется, вы таким и остались. Ричард. Ты был такой охрененный, я так надеялся, что лёгкая придурковатость правда делает человека неуязвимым. Жаль, что нет. И всё ещё считаю, что ты проспорил, — в Ханое можно достать «Голуаз», если очень постараться! Моррис. Пиздецки совестно, что никто из нас не смог вам помочь. Лучше бы вас так и клинило на конференции.
ХадзиХадзи, тот, кто служит Сае «Драматический страдалец из готического романа», 112 лет.
Сая. Я не знаю, какими словами мне просить у тебя прощения. Я подвёл тебя — я не должен был допускать того, что произошло. Я не смог тебя защитить. (Снова, в тысячный раз не смог.) Близкого человека иногда необходимо защищать даже от него самого — а я не справился. Если ты не захочешь видеть меня в своё следующее пробуждение или если тебе будет слишком больно, я пойму и подчинюсь твоей воле.
Аншел Голдсмит. Мне нечего вам сказать. С такими, как вы, говорят только оружием.
Дива. Я видел ту тварь, что вырастила тебя, и тех, что окружают тебя сейчас. И в какое-то мгновение искренне тебя пожалел.
Люди из бункера. Командир группы, Дэвид, — я благодарен вам за то, что вы до последнего не хотели прибегать к крайним мерам. Мистер Хэллоран — вы единственный, кто старался объяснить мне вещи, которых я не понимал. И пусть в итоге вы приняли решение, которое погубило всех, — я виноват больше, чем вы. Молодой мужчина из учёных — вы этого не узнали, но я благодарен вам за то, что ваша затея с поисками патрона дала мне возможность хотя бы недолго побыть рядом с Саей. Женщина из деревни — не знаю, обрадовало или огорчило вас известие о том, что ваш сын жив. Прошу прощения, если вам стало от этого хуже. Мужчина из деревни — даже если бы трансформация прошла до конца, вы остались бы человеком в значительно большей мере, чем те, кто сделал это с вами. Мужчина из армии США — мне жаль, что вам пришлось в жизни встретиться с этими тварями, в том числе и со мной. Юноша из армии США — меня удивляло, что вы мне верили без каких-либо доказательств. И простите меня за то, что едва не умерли по моей вине. Больше всего в тот момент я боялся, что они вас добьют.
(На этом вербальная коммуникация в жизни отдельно взятого шевалье заканчивается на тридцать лет, потому что вербальная коммуникация — для слабаков.)
Странно, что этот факт миновал всё инфополе, кроме твиттера, но с августа месяца я время от времени мастерил кабинетную ролевую игру под названием “Ёбаный Вьетнам”. По аниме “Кровь+”, пятидесятисерийной франшизе про вампиров. Было так: мы с Виком сидели на парапете набережной Москвы-реки напротив Киевского вокзала, орали и договорились в процессе до того, чтобы собраться с шарлоткой и ноутбуком и пересмотреть одну старую красивую постапокалиптику (про которую, забегая вперёд, никто даже не вспомнил). Мы собрались. На обещанную шарлотку прилетели моя Софи и её однокурсница, мы сидели на кухне, всем было слегка неловко, как бывает, когда незнакомые люди в первый раз вместе пьют чай. И я, чтобы разрядить обстановку, выдал какую-то плохую фандомную шутку девятилетней давности. Софи рассмеялась. Её однокурсница рассмеялась из вежливости. У Вика округлились глаза, и он спросил с интонацией сектанта, осознавшего себя среди своих: “Так вы тоже?..”. Это могла быть совсем другая история. Но я отвернулся порезать шарлотку. А когда через сорок секунд обернулся, было поздно. “Фиори, — сказали они, — Фиори, ты делаешь игру!”. Так я стал делать игру.
август вытягиваем из шляпы таймлайн. в ночь расписываем примерный кастинг, квесты и почему-то концовки. орём к утру Айту в Петергоф провокационные предложения починить биологию. каст заполняется со скоростью летящей баллистической ракеты. вечером в мастерской пересматриваем первые три серии. фонтанируем идеями. не пишем анонс. слушаем на повторе весёленькие саундтреки.
сентябрь всё ещё не пишем анонс. находим техов. находим бункер на территории Тимирязевки. великий человек Эра предлагает вариант помещения. заводим сто двадцать пять мастерских гугл-доков (шутка, всего три). встречаемся с игроками, гоблински пересказываем матчасть с тонной инсайдерских шуток. пишем анонс наконец-то. Ярхэ официально становится женщиной-с-винтовкой. Лэйтэ официально становится мальчиком-учёным. Манькофа — лещемётом. молодой десантник не боится НЁХов. учёные в бункере отращивают пидорскую драму. главмудак отращивает персонажное чувство юмора. участники игры меняют ники в твиттере. особо увлечённые досматривают канон. кричу на них: “Видели, как выглядит Вьетнам? Не надо так!”. любители эстетиков клепают эстетики. выдаю вербальные прогрузы от лица рандомных нарисованных людей. теряем техов.
октябрь в ужасе сводим списки антуража. учёные подают заявку на технику с моделями. пишем три варианта кастинга — мастерский, официальный и комбинированный игротехнический. собираем квенты и мерзко кричим с каждой. меняется часть игроков. попадаем внутрь бункера на территории Тимирязевки. учёные проводят сбор и ликбез по биологии. Айт дописывает научный обоснуй вампиризма. Лэйтэ — правила поведения в лаборатории. Пилот Венсан любит всех. Ярхэ покупает НЁРФы и учится из них стрелять. npc-оперативник Антуан Карно впервые записывает текстом идиотскую сцену своей смерти. верстаю форму аусвайса, отрисовываю людей, понимаю, что рисунки не влезают в форму.
ноябрь записки нет, прописки нет, правил нет, взносов нет. учёные проводят сыгровку. Хэллоран неумолимо орёт. npc-оперативник Антуан Карно подозрительно идейный за два месяца до собственной смерти. Эрина работа спонсирует нас пробирками, перчатками и коробками, мои ученики спонсируют нас деньгами на закупку дерьма и палок для антуража. парень моей сестры в третий раз предлагает подарить мне винтовку. придумываю модели науки и техники после очень страшного сна. оперативники “Красного Щита” читают историю организации и орут. во Вьетнаме воют хироптеры. главмудак мягко спрашивает, где же потерялся его прогруз. дописываю все возможные версии матчасти, пересказываю куски техам. Ребекке снятся кошмары лещемёт шьёт ночнушку. закупаем с Айтом потолочные плиты в цветочек. крашу гроб в аспидно-чёрный. Хорга делает маску первого НЁХа на деревне. не могу в точности подсчитать отвал игроков. антураж возят от меня на квартиру Ярхэ мешками. двенадцать листов правил в одну ночь — не предел. Вик кидает клич в общественность. общественность выдаёт нам техов и игроков буквально из ниоткуда. рассказываю десантникам про высоту Гамбургер. рассказываю вьетнамской женщине о процессе кормёжки монстра соседями. пилот Венсан в два дня осиливает курс физики.
день игры единственный удобный трамвайный маршрут до полигона отменяют. мы добираемся на перекладных с гробом, электронным микроскопом из потолочных плит, кучей коробок и пакетов. вместо обещанных одиннадцати стартуем в готическую полночь. в техничке сохнет покрашенная катана. свет мигает, затемнение. хироптеры воют в двух шагах. код внешнего футляра гроба — 1883.
Иногда так складываются обстоятельства, что тебе нужно спасать мир. Ты не того биологического вида, или сделала в жизни какую-нибудь фатальную глупость и расплачиваешься, или просто больше некому. Факт в том, что нужно. Спасать мир довольно тяжко, когда ты не очень уверенная в себе и придавленная великой миссией девочка шестнадцати лет с катаной с половину себя длиной и умеешь только фехтовать (неплохо) и переезжаться в хлам (очень хорошо). Переводя с метафорического на русский, впервые в жизни полноценно мастерить игру по фэндому, который любишь нежной любовью травматика вот уже девять лет, может оказаться сложной задачей. Сначала у тебя есть спутник, на твоей стороне Тайная Организация, и люди, которых ты должна защитить, тоже неплохо мотивируют. Ты спасаешь мир, как можешь. Твой спутник огребает от каких-то настолько неожиданных вещей, что даже сложно вообразить себе, как от них можно огрести, ложится красиво лежать и загоняется. Ты говоришь: “Так, ладно, не загоняйся, ты мне помогаешь, всё хорошо. Только выживи, пожалуйста, ты мне нужен”. Тайная Организация смотрит на происходящее скептически и обещает включиться в процесс где-нибудь поближе к финальной битве и поскладываться в кадре неаккуратным штабелем. И у тебя даже претензий к ним нет, потому что нет времени — ты тут мир спасаешь, и, по большому счёту, они не обязаны ввязываться в твою войну, разве что по собственному желанию (переезжаться в хлам — очень хорошо, см. выше). Люди, которых ты должна защитить, поддерживают тебя больше всех. С тобой время от времени приключается красивый блондин с внезапными приступами “Платье идёт тебе гораздо больше, чем меч” (перевод с метафорического на русский: “Ты же не умеешь делать ролевые игры, обычно кто-то делает всё, а ты смотришь”) и “Вы бы, ммм, координировали свои действия.” (“Ваша организация процесса на уровне дна, вы в курсе?”). Окей, чувак, допустим, ты красивый, допустим, ты меня любишь, ОТОЙДИ С ДОРОГИ ПОТОМУ ЧТО СЕЙЧАС МНЕ ЗАХОТЕЛОСЬ УБИВАТЬ. Чем дальше в лес и толще партизаны, тем сложнее становится игнорировать, что твой спутник две трети времени играет на баяне что-то из Баха и мотивирует тебя на активные действия несколькими заезженными фразами. При этом ты помнишь, что сначала всё было иначе, и без него ты бы, наверное, побоялась взваливать на себя спасение мира. А ещё он по-прежнему исключительно талантливо огребает от всего, что плохо лежит, и тебе по-прежнему очень его жалко. И ты спасаешь мир в большой, казалось бы, толпе народа — и чувствуешь, что делаешь это одна.
Финальная боёвка приближается неотвратимо, и когда ты сидишь посреди руин в обнимку с катаной, едва не плачешь от злости и не хочешь никого и ничего спасать, всё внезапно становится чуточку лучше. Твой спутник прикрывает тебя, когда вокруг разверзается кромешный ад. Организация внезапно появляется полным составом, привозит склад оружия, из ничего и ничего создаёт план действий и план В, если план действий по законам жанра себя не оправдает. Красивый блондин перестаёт трепаться, начинает делать и оказывается неплохим союзником. И люди по-прежнему в тебя верят. Тогда ты выдыхаешь, берёшь меч и идёшь доспасать этот грёбаный мир. И всё получается.
Сомастеру. Вик. Младшенький. Драгоценный мой сомастер и спутник-с-баяном. Ты долбоёбище. Спасибо за первоначальную идею, она крутая. Спасибо за идеальный подбор части каста. Спасибо за сентябрь, встречу с игроками в полукосплейном и за всё остальное — ты сам знаешь. Спасибо за все моменты, где ты мне помогал, и за те, где не мешал, тоже. Спасибо за экстренный поиск людей в последние дни перед игрой — в этот момент мне хотелось лежать лицом в горизонтальную поверхность и выть хироптерой, ты меня очень выручил, это просто дружба-магия. Спасибо за последнюю планёрку в вечер среды, она спасла нам две сюжетных ветки, и за покраску холодильника, это было весело. Очень хорошо, если тебе понравилось то, что получилось в итоге (с игрой, не с холодильником), и ещё лучше, если ты сделаешь из этого выводы. Игротехам. Ребята, вы потрясающие. Я сейчас правда себя чувствую как девочка Сая перед полным составом Красного Щита. Мне почти страшно от того, сколько времени, сил, идей и денег вы грохнули в последнюю неделю на эту ролевую игру. Вы — самая лучшая силовая поддержка. Лазури — ты вытянула одна почти всю нагрузку игротехники-с-глюками, разыскала каким-то чудом светодиодный символизм и не меньшим чудом организовала уборку. Ты герой. Марго — ты сделала людям в бункере единственное бывшее там конфликтное взаимодействие. Ты герой. Марта — ты определённо спасла часть этого мира готовностью в любой момент гонять любителей беготни по джунглям и распечаткой всех игровых материалов. Ты герой.
Манькофа. Я очень высоко ценю твоё желание участвовать в мероприятии только потому, что его делал я. И вне зависимости от твоего мнения о платье, мече, организации и всём остальном — мне приятно, что ты радуешься успеху этого трэша. Спасибо, что привезла себя, катану, провода и какую-то дичь и вынесла всё же этот полигон. Ты герой.
Эра. But I will stand behind And be someone to fall back on. (с) У меня нет слов, которыми я мог бы выразить, насколько тебе благодарен. Если продолжать плохую метафорику — помнишь, я в очередной раз мерзостно орал в тебя про образные ряды и рыжего мальчика? Я никогда не понимал в пятидесяти сериях оригинала (ну, в последних десяти) линии про девочку-вампира и её названого брата-человека. Привязанности и эмоционального взаимодействия не понимал точно. Теперь понял. Когда в Тайной Организации, которая вместе с тобой спасает мир, есть твой близкий человек, — это даёт очень много сил. Когда он спрашивает тебя, ешь ли ты еду и не забываешь ли ты дышать. И напоминает, что всё это закончится, и вы вернётесь на Окинаву пойдёте в кино, съедите килограмм чурчхеллы, когда-нибудь поставите игру с нормальной подготовкой. И он надёжный до какой-то нежности невыносимой. И, хотя он менее, чем кто-либо, обязан этим заниматься, — но на одном энтузиазме и хорошем отношении к тебе влезает в происходящее по уши. По самый разлёт ушей, в нашем случае. И когда он говорит тебе, что всё будет хорошо, ты ему веришь. Здесь должен быть кадр из последней заставки — и рука мне навстречу. Держу тебя за руку очень крепко. Нанкурунайса, простигосподи. Спасибо. Ты герой.
Игрокам.
Как бы я ни любил этот фэндом, как бы ни стремился починить в истории про боль, травмы, страдания, долг и пафос всё, что починить заведомо невозможно, — эта ролевая игра всё равно оказалась не ради сеттинга. Она была ради вас. Спасибо за вашу готовность в это втянуться. Спасибо всем, кто посмотрел наш канон и орал раненой хироптерой. Спасибо всем, кто с нами разговаривал, всем, из-за кого нарисованные люди, которые в оригинале появляются в кадре от силы на десять секунд и умирают, стали такими живыми.
Спасибо “Красному Щиту” за нужный уровень отчаянного героизма! Вик (Дэвид), твои моральные терзания превзошли мучения котиков в аду. Вылазка за патронами — огнище и пепелище, мы радовались всей техничкой. И прости за жидомасонов-рептилоидов. Ярхэ (Ребекка), ты очень храбрая и очень сильная. Вы обе. Хэл (Венсан), тебя так триггерило, что глюкам было стыдно. Спасибо, что тестил модель науки-и-техники!
Спасибо биологам за любовь к науке и непередаваемую атмосферу рабочего процесса в лаборатории! Айт (Хэллоран), поздравляю с закрытием гештальта, ты а) починила эту биологию б) сыграла мудака. Процесс твоей подготовки к этой игре и количество инициатив не подсчитать даже на специальной аппаратуре. Спасибо, начальник бункера. Джо (Нортон), судьба двойного агента сложна и непредсказуема, и я даже рад, что тебя не раскрыли (и особенно рад, что ты выжил). Искренне верю, что твой персонаж ещё устроит им всем весёлую жизнь лет через тридцать. Ксюша (Адамс), с дебютом в ролевых играх тебя! Очень хороший персонаж, жаль, что он в таком объёме огрёб за собственный бэкграунд. Ты молодец! Лэйтэ (Теодор), обнять и плакать. Мальчик, ты пустил свою жизнь под откос, но, кажется, иначе бы не вышло.
Спасибо вьетнамцам за нормальных людей в этой консервной банке! Женя (Ли Шень Шунь), жутко жаль, что у тебя не выйдет навести шороху среди своих коммунистов. Прости за подлянку предыгрового вброса, в который тебе волей-неволей пришлось играть. И я который раз игроцки поражаюсь, насколько тебе удаются драматические моменты (на одном уровне с поездом мемасов, серьёзно). Придуманный (Фан Бой Тяу), мужик, который ел в бэкграунде собак и лизал на игре таблеточки, ты при всём том был верхней границей адеквата.
Спасибо десанту за простых американских парней! Олег (Эрик), лобовое столкновение с твоими предъявами было как рассвет. Серёжа (Джордж), удачи в воспитании маленькой НЁХи. Твоё умение вливаться в инфопоток и реагировать по ситуации волшебно.
Спасибо Фаусту (фотографу) за нервяк (и за реальный фотоотчёт!) и Сигрунн (Арджено) за приход в каст в утро игры и персонажную попытку выполнить поручение начальства до конца.
Спасибо Силю, второй стороне конфликта в одно лицо — за НЁХов, которых действительно надо бояться. Десять из десяти.
Вы очень аниме, мои прекрасные. Вы очень-очень аниме.
Колошматрица; коллизии госслужбыВикторин ненавидит собственное отражение. Волосы — отвратительно рыжие и отвратительно короткие, хотя с длинными было ещё хуже. Нездоровая, бумажная бледность горожанина. От недосыпа лицо сереет и заостряется. Узкоплечий, кости тонкие, форму приходится ушивать — какой, к лешему, госслужащий. Иногда по утрам после бессонной ночи Викторин замечает по ту сторону зеркала в собственных зрачках кого-то маленького, несчастного и забитого — и его ненавидит ещё более искренне.
Как — за что — ему досталось это тело? Несуразное, слабое. С таким до смешного небольшим ростом, с таким ничтожным объёмом лёгких, что задыхается на двадцатой минуте пробежки. С проклятым тремором — пальцы вытянутой руки нервически вздрагивают, пошлость, мерзость, позор, — тремором, который сбивает прицел при стрельбе.
Если это наследственность, то да здравствует второй повод для ненависти к собственному отцу.
Его тело — это не он.
Он железный. Он может всё.
…У Серебрякова красивое лицо. От злости оно перекашивается, становится измученным и — поэтому — привлекательным. Раздражение и страдание на нем выглядят одинаково. Его мимика похожа на гримасы, а смугло-матовый тон кожи как будто подсвечивает их изнутри. Особенно ярко это видно в помещении, где сильно накурено, если смотреть сквозь клубы дыма — губы кривятся (сигарета во рту в этот момент выглядит почти непристойно), скошенный, слишком изящный по сравнению с остальными чертами лица подбородок чуть вздёрнут. Глаза чёрные, как нарисованные углём. У Серебрякова красивое лицо, потому что каждый раз, когда он испытывает эмоции, он выглядит так, как будто умирает.
Викторину нравятся умирающие люди.
Почти у всех на Колошме лица похожи. У тюремщиков, у заключённых. Как будто степь ёбаная слизывает с них всякое выражение, кроме тупой, бессмысленной злобы, размазывает черты. Викторин знает, что его ненавистная внешность размножает типовое выражение на странные вариации. Кандид Фузариум – сволочь – однажды после допроса по пути в камеру вежливо спрашивает о самочувствии, «прошу прощения, товарищ служащий, мне показалось, у вас защемление нерва». Фузариума (нервные руки, бегающие глазки, мразь, крысёныш) хочется размазать по стенке. Тоооонким слоем.
Викторину снятся кошмары. Как Пожарская, бешеная девка, контра, в допросной перехватывает нож и втыкает ему в горло. Как маньяк Беликов остро заточенной ложкой выскабливает его глаза из черепа. Иногда – мёртвая Мира. (Во сне он сдирает с её плеч рубашку с номером, задевает свежий шов на коже, края раны расходятся, и оттуда сыплются извивающиеся жирные белые черви.) Иногда — как горит степь.
Прошлая жизнь не снится.
(Острые осколки кости из открытого перелома. Серые пористые плиты на ступенях у главного входа Института Госслужбы. Лежать в высоком сугробе в обнимку.)
Когда Викторин сидит за столом в допросной, ждёт, пока охрана приведёт очередную тварь (по ночам охрана не торопится, тупые степняки), свет лампы бьёт по глазам, игольчатый, яркий, даже когда непрямой, — и очень хочется, чтобы Колошма провалилась к шельмам зелёным на дно болота и сквозь него, вниз, под землю. Сдохните все, сдохните, сдохните, сдохните. Сгорите, сожрите друг друга, кровью захлебнитесь.
Он знает, что степь не навсегда. Потом будет Столица, будет удобное, по руке, табельное, будут толпы по утрам в очереди на посадку на автопоезд.
Но когда он один — стол, стул в двух метрах, лампа, исписанные, как будто жучиными ходами изъеденные бумаги, тянет холодом из зарешёченного окошка, – это забывается. Отдаляется ещё больше. За непроглядной ночной степью, за вытянутыми белыми руками-рельсами железной дороги. За полями, за лесами, за широкими морями… В отряде Викторин терпеть не мог учить стихи. Не запоминал. Слова, гладкие, скруглённые, не цепляли.
Однажды по спонтанному внутреннему порыву он приходит в крематорий. Садится у чёрной, холодной, бесстыдно раззявленной печи. Раздумчиво пересыпает из ладони в ладонь горстку не то пепла, не то просто мусора. Серая пыль. Был никем и стал никем. Только бы не свихнуться, думает Викторин, и мысль пугает его своей новизной.
У девочки с лингвистического глаза серые, мутные, болотная хмарь, маслянистые пятна зрачков растекаются по радужке.
У Серебрякова, когда он складывает руки на груди, кисти как будто сами собой переползают выше к плечам, попытка закрыться комкает всю фигуру. Если с ним произойдёт что-нибудь плохое — Викторин хотел бы сидеть с ним рядом и смотреть. Это должно быть очень красиво.
Со всеми ними произойдёт плохое. Степь по ночам обходит здания и трогает шершавыми лапами решётки. Глухо ворчит и кашляет. Скоро ей глотать дым пожара. Скоро ей глотать много дурных людей.
Дурное, скверное место.
Младший служащий Викторин Олымский беззвучно шевелит губами во сне. Зовёт кого-то по имени. Имени не разобрать.
Ладно, окей, пора признать, что нынешняя осень хоть и проходит лучше обычного, но раз за разом превращает меня в эмоциональный фарш. Органическая жизнь бессмысленна. Серьёзные разговоры невыносимы. Ноги — атавизм.
...Поэтому, когда за мой столик в Маке присаживается незнакомый пижон в кашемировом пальто — улыбка извиняющаяся, но с наглецой, — «Здесь свободно?», — мне хочется включиться на полную мощность и начать мерзко орать, но упс, включиться-то я и не могу.
Он разворачивает гамбургер. Нас разделяет тонкая стенка экрана ноутбука.
Конструкция храма выглядит тяжеловесной за счёт массивного антаблемента с преобладанием грубого декора в метопах и угловыми акротериями. (На самом деле это шутка про то, что я слишком много думаю.)
В Маке столько людей и они пьют столько кофе и чая, что норму сахара на армейский паёк можно насобирать с трёх брошенных подносов. Особенности формирования ИРП для вооружённых сил США. Консервированные бобы.
Остывший кофе отдаёт запахом жжёной пробки. Всю жизнь сначала съедаю в капучино молочную пенку, потом допиваю кофе.
— А вот это внизу углу что зелёненькое на стикере? — сосед по столу рассматривает наклейки на крышке ноутбука. Я пожимаю плечами. — Не помнишь, что налепил? — Молодой человек, мы с вами на «ты» не переходили. — Да я на «вы» только с бабушками и дедушками. — Тяжело вам на работе, должно быть.
Неоткуда взять полную мощность. Даже неполную неоткуда.
Я чувствовал себя очень живым (а не куском замороженного эмоционального фарша), когда мы с Лэйтэ танцевали без музыки вальс на кухне общежития Тимирязевки. Тёмное окно, дверь на общий балкон заклеена, комнатные цветы на подоконнике — листья такие, знаете, зелёные, разлапистые. Советские электрические плиты, допотопные мойки. Плиточный пол. Я в военизированных ботинках на тракторной подошве умудряюсь не наступить Лэйтэ на ногу. И вечером перед Альконной, когда мы с Виком пытались танцевать за углом «Коперника», смеясь и путая лево и право. Было холодно, но мы в рубашках и колетах почему-то не мёрзли. Огромная шкатулка в виде книги стояла на бордюре и фантомно шелестела страницами.
И в прошлый понедельник во дворе-множества-окон в Большом Палашёвском, когда я пытался доворачивать Хэл на втором шаге, танцуя всё тот же самый вальс — раз-два-три, раз-два-три — по квадрату, и из её телефона по площадке вокруг нас мерно звенел извечный аккомпанемент к большому фигурному, — тоже было хорошо.
Там, где совпадают ненадолго движение и звук, замолкают бесконечные свёрла в моей голове (те самые, которые сверлят, сверлят, сверлят фундамент жёлтого здания каждый день, пока я сижу там на парах, пока печатаю в ноутбуке, пока сплю, уткнувшись лицом в собственные неприлично пышные манжеты рубашки).
Танцы очень спасают. Это вообще, наверное, лучшее из всего, что со мной произошло с сентября месяца. Вечер каждой среды, бесконечные контрдансы, па-де-грасы, «перекинули даму в правую руку!», прогоны схемы по бумажке, под счёт, под музыку. Если бы мне потребовалось благодарить Эру за всё, что этот невероятный человек для меня делает, вторым или третьим пункте в списке благодарностей было бы «спасибо, что позвала меня танцевать на Полянке».
тот, кто не был готов к радости водопадовЯ часто говорил с людьми. Обычно я представлялся им библиотекарем и историком — как ещё оправдать свой интерес к событиям их жизней и желание узнать, как всё было на самом деле.
Однажды, когда я узнал историю изгнания богов в этот мир, я выдал её за сактийскую легенду — и понял, что вольно или невольно настоящий историк пришёл бы к тому же самому.
Сны помнят многое. И хорошо умеют рассказывать, поскольку точно знают, что ни одна история не бывает чистым вымыслом. Невозможно от начала и до конца придумать то, чего никогда не существовало. А если вдруг и придумаешь, возможно, оно станет правдой.
*** В начале мир создавали четверо. Создатель и Мессир творили и давали имена, Хранительница и Императрица наделяли свойствами. Когда Создатель творил птицу – Мессир дарил ей оперённые крылья и называл истинным именем, Хранительница вселяла в неё любовь к небу, а Императрица учила не бояться высоты. Их мир был прекрасен. Так мне рассказывала моя создательница. Давно, много тысяч лет назад.
*** Хотел бы я узнать, сколько всего существует миров и демиургов, — но, боюсь, нет точного ответа. У Бога-Отца, демиурга невероятной силы, было, так говорят, две дочери и два ученика. Однажды они разгневали его, и он отправил их в другой мир, совсем ещё молодой, в котором не было ничего, кроме пустоты и энергии. В тот мир, где сейчас живём мы. Время от времени он возвращался, наблюдал за ними и их творениями и учил их устраивать мир так, как умел сам и как ему представлялось правильным. Многие родители и учителя поступают так же.
*** Людей, говорят, сотворил Создатель в подарок Хранительнице, своей возлюбленной. Но это легенда.
*** Четверо создавали себе помощников разными путями. Императрица Кошмаров, Асания, забрала из мира смертного человека и превратила в своего стража. Сделала его невосприимчивым к страху и боли, преобразовала его магию в способность поглощать магический импульс почти любой силы. Стёрла ему память и оставила из всех свойств его души только верность и упрямство. Видимо, он очень сильно любил её, когда был человеком, раз добровольно пошёл на такие жертвы. Но спросить об этом некого. Хранительница Снов, Алетея, создала из чистой энергии существо – не вполне духа, не вполне сон. Душу, способную воплотиться в любую оболочку, и разум, тянущийся познать весь мир. Хранительница наделила его магией всех стихий и магией иллюзии, дала способность совмещать магическую энергию с предметами – делать артефакты – и научила всему, что знала сама. Это было самое совершенное её творение. Время показало, что всё получилось так, как они и рассчитывали. Горгул выстоял, когда Асания исчезла, и все Кошмары: Старшие, Правители и Совет – остались на него. Он остался сильным, верным и упрямым. А я – мечтателем, жадным до знаний и впечатлений.
*** Снам не свойственно отличать хорошее от дурного. Для кого-то самым прекрасным сновидением будет увидеть в подробностях смерть своего врага. Сон строится из одной мечты, нескольких событий жизни и общего очерка души сновидца — в зависимости от фантазии Исполнителя. Может быть, я чуть лучше, чем простой Исполнитель, понимал, почему важно соблюдать баланс. Но добра и зла я не ведал.
*** Я словно был единственным ребёнком доброй и любящей матери – ребёнком вечно юным и наивным. Тысячи лет я не видел ничего, кроме света и любви. На меня никогда не сердились, прощали ошибки, ограждали от неприятностей. Среди Снов мне всегда было легко, с людьми-мечтателями — тоже. Человеческие беды: войны, смерти, смены династий — занимали меня мало, хотя я жил подолгу в мире, притворяясь таким же, как они. Мне казалось забавным чувствовать земное течение времени, записывать обычаи разных народов, рассказывать истории — но не более того. Я посылал своим подопечным хорошие сны и забирал тяжёлые воспоминания. Пил с демонами чай и разрешал ангелам изредка читать мораль в чужих снах. На коронациях в Сакти раз в несколько сотен лет носил за Хранительницей Книгу Мира и шлейф её платья – и перемигивался ободряюще с одним или несколькими претендентами на престол за спиной у тех, кто проводил Испытания. Этот период моей жизни, радужный и невесомый, пролетел, почти не оставив воспоминаний, как мыльный пузырь. И так же легко схлопнувшись, закончился.
*** Не помню, что послужило поводом – однажды я попросил у Горгула наслать на меня кошмар. Кошмары ведь такие сильные. Настолько, что просят прислать им хороший сон, только когда устают от постоянной борьбы с собой. Подобный опыт наоборот был бы занимательным – так мне представлялось. Я поступил глупо, как человеческий мальчик-подросток, который сам не понимает до конца, чего хочет. Горгул с высоты своей ответственности этого не видел – поэтому так удивился, когда я очнулся от кошмара с покалеченной аурой, истерически рыдая, и долго не мог прийти в себя. Мне снилось, что с Хранительницей случилось то же самое, что и с её сестрой. Что она исчезла, распалась на части, и я искал её в мире много лет и не мог найти, и мне было так страшно, я ведь не представлял себе жизни без неё.
*** Я знал всегда, что Создатель и Хранительница любят друг друга. Это было очевидно, как закон сохранения энергии, как запрет на перерождение для контрактников. Они любили друг друга. У них родился ребёнок. И умер. И тот, кто создавал этот мир, устанавливал его законы, тот, чьим возможностям практически не было предела, просто ушёл, оставляя свою – половинку? супругу? – рыдать в пустоте. При том, что её слёзы, которые могли исцелить даже умирающего, действовали на неё саму как яд. Он ушёл. А она сидела и плакала. Я же, бесполезный мальчишка, не мог уберечь её от страданий – только на время заменить её в качестве главы своего ведомства и Хранителя Снов. Конечно, Хранительница вернулась, и всё вместе с ней вернулось на круги своя, но я сам начал внутренне меняться. Я впервые осознал, как непрочен мировой баланс и какая Алетея хрупкая. И насколько она дорога мне на самом деле – страх из моего кошмара стократно умножился отчаянием от невозможности помочь. Она была всем моим миром. Всем своим существом я был настроен исключительно на неё одну.
*** Это произошло в мире людей. Некстати случилось мне оказаться в Ваттене и представиться королю под предлогом поиска рукописей о поющих раковинах, некстати случилось ему, человеку, о ком я слышал много хорошего от Исполнителей, побеседовать со мной разумно и приветливо, а на следующий день начать умирать от неизвестной болезни. Вокруг него толпились целители, маги, жрецы, толпился с ними и я, пытался помочь – но магические откаты от попыток раз за разом как будто повторяли мне одно: бестолковый, это вопрос мирового баланса. Жизнь этого человека отнимает мир. Ему исполнилось двадцать три года. Он был достойным правителем. Он любил свою страну, свою семью и рыбную ловлю. Я знал все его сны и воспоминания – и то, что он не заслужил происходящего с ним. Во сне я пришёл к нему и попросил права распоряжаться его душой. Я думал сделать его Исполнителем. Он согласился. За его душой явились демоны Ада — встретились со мной и отправились обратно с приветом от Советника Хранительницы и напутствием докладывать о своих приключениях хоть Мессиру, если им заблагорассудится. Человек мой, человек наш, он дал добровольное согласие уйти после смерти к Снам, и пусть они посмели напоминать мне про баланс — где демоны, а где баланс. После я вспомнил формулировку своей просьбы и всю её опрометчивость. Я ведь спросил короля Нильса, могу ли распорядиться его душой так, чтобы его воспоминания и эмоции остались в мире. Исполнители теряют память. Его душа ради мирового равновесия была обречена отправиться в ад. Такой вопрос, без сомнения, решил бы Создатель, но даже к Мессиру я пошёл бы охотнее, чем к нему. Я всё ещё оставался наивным, если не сказать, невежественным. Иносказательно, я уже ощутил, что пламя жжётся, но не отучился протягивать руки в открытый огонь. Я подумал, что мне несколько тысяч лет, что я был когда-то чистой энергией, из которой создан мир, что я выдержал, пусть и недолго, объём знаний Хранителя Снов. И совершил самый безумный поступок в своей жизни: объединил свою душу с душой человека. Совсем недолго я не чувствовал ничего и не знал, чего ожидать. Души людей ведь устроены абсолютно по-другому. Я всегда был Сном. Я не умел злиться или страдать. Я не умел привязываться. Я не знал других чувств, кроме счастья от силы ментальной связи с Хранительницей и всплесков боли, когда наша связь обострялась. Оказалось, что люди думают словами, а чувствуют куда более просто, но гораздо, гораздо сильнее. То, что я чувствовал, когда говорил с демонами, называлось словом «злость». Оно искрило, как магия огня, горячее и живое. То, что я чувствовал, тщетно пытаясь разумом познать, что со мной творится, называлось словом «беспокойство». Это было как идти по тонкому, трескающемуся под ногами льду (я никогда не ходил по льду, откуда такое знакомое ощущение, что со мной, что произошло). Моё чувство по отношению к Создателю – обида на то, что он не смог быть достаточно великодушным, чтобы не причинить боль дорогому мне существу. Обида всегда оборачивается против того, кто её испытывает. И последнее. Если кто-то для тебя дороже всех на свете, если ты не можешь без него жить, люди называют это любовью. Это пронзительная боль и звенящая радость, свобода, музыка, это когда замирает сердце (я не человек, я не понимаю слово «сердце» в этом контексте, мне так светло, как же мне светло). Любовь – самое прекрасное, что есть в мире. Что-то внутри меня сломалось и переродилось в совершенно иное.
*** Я постепенно учился жить с тем, что стало частью меня. Называть словами вещи и чувства. Преодолевать вспышки, свойственные человеческой натуре. Я рассказал Хранительнице обо всём, не скрывая и не приукрашивая, и, ещё не в силах справиться с собой, целовал её руки, повторял, что безумно счастлив просто от того, что она есть на свете. Вся доступная мне магия стремилась окружить её сияющим куполом. Хранительница плакала и поспешно вытирала слёзы. «Что же с тобой случилось, маленький?». Её власти над миром хватило, чтобы выяснить, что я поступил безрассудно, но правильно — много хуже было бы оставить душу короля в Аду. Его жизнь забрали, чтобы не умер кто-то другой — я не знал, кто именно. По законам мира, обмен должен был происходить между Ваттеном и Фотиа. Но об этом я не подумал.
*** У короля Нильса осталась семья: его сестра и названый брат, его племянник, его друзья, девушка, которой он писал длинные искренние письма. Он скучал по ним. Я скучал по ним — я ощущал такую же связь с ними, как и тот, кто стал теперь моей второй душой. Я не мог понять, почему Нильс недолюбливал человека, который всего лишь подолгу пристально смотрел на его сестру, или зачем писал друзьям стихи, не надеясь выразить свои эмоции прозой. Но вспоминал, не понимая. Когда умер мой названый брат, муж моей сестры, я забыл о том, кто я есть, забыл обо всём и сорвался в Ваттен. И первое, что я услышал, спрыгнув на твёрдую землю из кабинки канатной дороги: «Ваше Величество, Вы живы?». Это был какой-то придворный, я не припомнил имени. Я испугался, стёр ему память и исчез. Теперь каждый раз, когда я воплощался в человеческое тело, люди, знавшие покойного короля, видели вместо меня его. Хранительница переживала, не стану ли я окончательно смертным человеком. А я — удивительно — почти этого не боялся. В поисках страны, где не бывал Нильс, я отправился ко двору Сакти и познакомился там с юношей по имени Агни — точнее, он познакомился со мной, чтобы расспросить об известных случаях, когда люди теряли память. Я посочувствовал ему (я уже называл свои чувства словами, как это делают люди), попытался помочь, но быстро понял, что у его души нет воспоминаний — словно между ними и его нынешней жизнью поставлена стена или как будто их не было никогда. Я предполагал, что это не случайно, но связь, слишком зыбкая, ускользала, как туманный неверный сон перед рассветом. Нильс, Ваттен, Фотиа, мальчик-без-памяти, чужие видения, образ женщины в красном платье. Приближалась новая эпоха и коронация в Сакти. Я писал семье письма — сестре, племяннику, кузенам — подписывал их своим человеческим именем-прикрытием, «Кристиан-Теодор, Старший Библиотекарь». Тщательно вычитывал каждый раз, чтобы не проскользнуло что-то, чего не может знать посторонний. Они отвечали охотно: да, они хотели бы выяснить, от какой неизвестной болезни умерли их родные. У Эмиля было уже двое детей. Элиас в одиночку противостоял Великому Совету. Бритта оставалась спокойной, как водная гладь, и религиозной. Каждое новое письмо делало меня самым счастливым человеком на свете. Я невыносимо сильно хотел их увидеть.
*** На коронации в Сакти я думал, как всегда, следить за Испытаниями и подсчитывать баланс сил. Разве что ещё познакомиться с новой девочкой, которую Горгул привёл вместо Императрицы на церемонию. Вместо этого я увидел сестру — узнал её ещё со спины, когда она сидела на диване в зале. Дыхание перехватило. Я нарочно прошёл по залу, чтобы все видели моё лицо — и Бритта, королева-мать, пригласила меня в комнаты Ваттена. — Ваше Величество, позвольте представиться... — Это ты? Незнакомая черноволосая женщина, немолодая, уставшая, ей чаще снятся кошмары, чем сны. Она стала так похожа на маму, такая красивая, этот жемчуг фамильный, она мерила его ещё пятилетней, смеялась, потеряла одно кольцо, мы искали его по полу по всему дворцу... — Да. Мы обнялись. Она смеялась и плакала, я не мог отпустить её рук, я постарался объяснить ей всё, насколько это возможно, и моё настоящее лицо её не отпугнуло. Я впервые говорил за себя как Нильс, и это было правильно. Элиас заглянул единожды за занавес, увидел нас и тактично скрылся. Славный мой. Бритта пообещала помочь мне найти того, кто семнадцать лет назад пришёл в этот мир в обмен на чужую жизнь. Всё моё существование до этого было связано только с Хранительницей, поэтому быть дорогим и важным для людей казалось немыслимым. Ко мне подошёл мой лучший друг, в прошлом принц, теперь король Ильма, потребовал ответить, тот ли я, кем выгляжу. Я попытался оправдаться: — Я не стал бы с уверенностью этого утверждать. — Он сгрёб меня в охапку, прижал к себе, всё такой же высокий, выше меня на голову: — Нильс, это же я научил тебя этой отговорке! Я мог только хвататься за него, как утопающий за соломинку, и выслушивать все «Я год тебя оплакивал, понимаешь, год!». Его дочери исполнилось недавно шестнадцать лет, она выросла хорошенькой и смешливой. Илона вышла замуж за генерала из Даэджи. Тоненькая, воздушная Илона, серебряные бабочки в волосах. Ильмари пожаловался мне на то, что казнил давеча одного мерзавца, а мерзавец оказался живее всех живых, да к тому же его приближённые подняли в Ильме восстание. Мерзавец — живее всех живых — танцевал со всеми дамами и не дамами, острословил со своими демонами и дарил приглашённым на бал синие розы. Ильмари, дорогой мой, как же тебе взбрело в голову повесить очередную человеческую маску Мессира?..
*** Коронация летела вперёд, на совете четырёх высших сил определяли очерёдность испытаний, Мессир зубоскалил, Создатель печалился, бабочки порхали в воздушных палатах Ильмы. Горгул сообщил, что сегодня Тот Самый День, когда можно вернуть Императрицу. Меня разыскал Элиас — такой хороший, такой солнечный, и «Дядя, ведь это ты должен идти на совет глав государств», и я мог только качать головой, отказываться, говорить, что потом, всё потом, и обнимать его в оставшиеся несколько минут перед советом. Я ведь тоже когда-то не любил официальные переговоры под запись. Ильмари представил меня дочери и её подруге — «Дети, это Старший Библиотекарь Великой Библиотеки Познания, а в прошлом мой лучший друг, Нильс Бьёрк» — и рассказывал, как в двадцать лет хотел сбежать ко мне в Ваттен. Я чувствовал — как странно — смущение и молча улыбался, девочка смеялась и прятала лицо за веером: — Папа, это не то, что я хотела знать о твоей молодости! А как же мама? В каждой шутке есть доля истины. Мы с Ильмари были когда-то настолько близки, что не могли расставаться дольше, чем на неделю. Правители сопредельных государств — смех да и только. За подсчётом баланса я вновь обнаружил себя в комнатах Ваттена с семьёй. Генерал Магнус застыл статуей на входе, растерянный, не в силах определиться, стоит радоваться или хвататься за оружие.
*** Первый Советник Каалпаник мечтал о новой эпохе Света. Дочка Ильмари — о свободе и летающих кораблях. Королева Айоланта — о том, чтобы её сын был здоров. (Я вёл себя настолько по-человечески, что пропустил это мимо ушей.)
*** Принцы прошли первое испытание. На гостей обрушились кошмары наяву, сильные энергетические выбросы, недоступные даже Горгулу. Я признался Байону, ещё более неприятному в своих настойчивых расспросах, в том, что я маг иллюзии и способен разобраться в этом вопросе. Неосмотрительно было так часто щёлкать пальцами — формальный магический жест — в зале, полном людей. Мы с Элиасом чудом вытащили Бритту из кошмара, я послал ей хороший сон и сидел с ней рядом, держа её за руку, пока она спала. Ей снилось, что мы оба маленькие и катаемся на рассвете на лодке, огибая большие корабли у дворцовой пристани.
*** Илона в пышных даэджийских одеждах заметно боялась незнакомых людей — я спросил по наитию у демона Баала, известно ли что-то о ней их ведомству, и узнал, к своему ужасу, что у неё контракт. Контракт, господи!.. Я отвёл её в коридор: Илона, Илона, скажи, что ты не хотела, пожалуйста, зачем, нельзя же так. И да, она не хотела, она раскаялась, она уже не раз пожалела, что привязала к себе человека против его воли, она не смогла бы никого убить, чтобы выполнить обязательства контракта. Если бы только и без контракта её муж её любил!.. Я всем сердцем хотел спасти её, но не знал, как. Только спросил, записывая её в баланс, у светлых, проходит ли по их ведомству раскаявшаяся контрактница. Хоть слабая, но надежда.
*** Всё это время я не знал, что происходило с Испытаниями, с миром, с балансом, со сложными отношениями демиургов. Именно поэтому нельзя быть Исполнителем Снов, сохранив свои воспоминания: они отвлекают. Только раз, столкнувшись с Хранительницей, я сбивчиво попросил прощения за то, как мало от меня сегодня проку. Она только вздохнула, обнимая меня, и я снова почувствовал, как что-то звенит и обрывается внутри. Моя Алетея. Добрая, заботливая, самая лучшая. Единственная. Книга Мира открылась на случайной-неслучайной странице о перьях и ритуале, её прочла сестра, предложила помощь (сколько же любви и благодарности). Перо у Айоланты, вспомнили её сына, Каалпаник с предсказанием, Создатель с его желанием творить добро, попытки прояснить обстоятельства прошлого. Я отправился говорить с принцем Маттиасом. Сознание двоилось. Человек видел хрупкого мальчика, измученного болезнью, ожесточённого. Сон видел демона, который вот-вот разорвёт границы человеческого тела. Ты забрал мою жизнь. Это не твоя вина. Я прощаю тебя.
*** Книга Мира пропала. Только человек от переживаний мог стать настолько рассеянным, чтобы потерять или позволить украсть её — величайшую драгоценность. Во время поисков я успел немного отрешиться от своих личных дел, пообещать мальчику Эсдрасу потанцевать с ним, если книга найдётся, в третий раз отказаться от пунша с добавками — а, когда нашёл, почти поблагодарить соседнее ведомство. Они всегда умели заставить других побегать.
*** Племянник после кошмара изложил, всхлипывая и отворачиваясь, долгую историю своей любви к ваттенскому генералу Магнусу. Человеком я бы, наверное, осудил его, — но сны понимают, насколько редко люди бывают счастливы. Воспоминания о кошмарах, связанных друг с другом, я забрал у обоих.
*** Асания вернулась. Хранительница пыталась рассказать мне историю их четверых с самого начала, но я никак не мог сосредоточиться.
*** Бог-Отец, великий изначальный демиург, почтил мир своим присутствием. Я не смог удержаться на ногах, рухнул на пол, давящая, жестокая и бесконтрольная сила как будто размазывала меня по плитам, пол ощущался обжигающе-ледяным, разомкнуть губы, чтобы спросить, что это, не получалось, больно было шевелиться, больно думать, человеческая часть сознания пропала моментально, но я ещё жил и чувствовал только бесконечную боль и бесконечное падение — сквозь пространство, сквозь время, в пустоту, невыносимо. В какую-то из этих ужасных секунд Алетея обняла меня, и это единственное, что удержало меня в мире.
*** А когда я пришёл в себя, выяснилось вдруг, что самое страшное позади, и настал эпилог, в котором все живут долго и счастливо. Демон-Маттиас повис на шее у Создателя, Хранительница улыбалась такой особенной, лучистой улыбкой, Мессир притворно ворчал, Асания явно готовилась броситься в его объятия — и я почему-то подумал, что все они очень человечны, и, раз они радуются, надо радоваться тоже. С мальчиком Эсдрасом мы всё же танцевали, и он наговорил мне комплиментов, а Мессир танцевал с Создателем, и я объяснял всем интересующимся, что эти люди долго были в ссоре, а теперь наконец-то помирились, поскольку день такой, что все мирятся. В книге появилась истинная история мира, и я показал её принцам Сакти — пусть знают.
*** — Нильс, — мягко начала сестра, отыскав меня в бальном зале, — я права, полагая, что ты нашёл своё счастье с Хранительницей Библиотеки? Я потерял дар речи. Я не думал, насколько мои чувства заметны со стороны. Это был первый и последний раз, когда я солгал своим родным. — Я не могу назвать это так, — сказал я, — но да, сейчас я счастливее, чем когда-либо. — Я рада за тебя.
Через десять минут, перед тем, как начали сменяться короли и народы на материках, Хранительница спросила, хочу ли я остаться с людьми. Я потерял дар речи вторично, как будто и не обретал. Она ведь всегда понимала меня, как никто. Почему же теперь?.. — Нет, — сказал я после долгого молчания. — Нет. Я понимаю, что... Но я же Сон. Я был им все эти тысячи лет. Я на своём месте и счастлив быть здесь, и то, что я обещал Нильсу Бьёрку, я исполнил, как мог. И сдался окончательно. Да, любые признания не имели смысла, конечно, я понимал, что обречён вечно молчать, но неужели ни одного слова нельзя, это же непереносимо. — Я не смогу без тебя. Пожалуйста. Алетея, я же твоё творение, ты же сама всё видишь! Наверное, этот выбор был очень важен и влиял на что-то при перезапуске. Очень хотелось упасть перед ней на колени.
*** Элиас остался королём своей страны, и я гордился им от всей души. Мальчик-без-памяти оказался старшим сыном королевы Айоланты. В Сакти короновали старшего принца, Андерру. Хороший выбор для трудной эпохи, хотя мне импонировала мысль в честь нового времени оставить наследников править вдвоём. Торжественные речи я пропустил, пока стоял, положив руку на плечо Бритты, и мучительно подбирал слова прощания. Я не сомневался в том, что сейчас моё странное существование двух душ в одном теле прекратится. Речи замолкли. Перезапуск закончился. Энергия мира перестроилась. Я закрыл глаза, а когда открыл, осознал, что ничего не изменилось. Я Талиндо, Советник из Королевства Снов, люди знают меня как Кристиана-Теодора, Старшего Библиотекаря Великой Библиотеки Познания, сорок лет назад я родился в Ваттене как Нильс Бьёрк из королевского рода. Я люблю Алетею, Хранительницу Снов. А душа у меня совершенно точно одна.
И тогда я опустился на ближайший диван, закрыл лицо руками и разрыдался, как маленький ребёнок, взахлёб — от того, насколько всё это было больно, и радостно, и безнадёжно, и стоило, всецело стоило жить эту жизнь именно так, от того, как я счастлив и как несчастен, как много я чувствую одновременно. Меня утешали сестра и племянник, звали, родные мои, съездить на рыбалку, Алетея рассказывала, что помирилась с Создателем, «и он усыновит тебя, маленький», а Создатель предлагал, раз уж они забыли о моих проблемах при перенастройке, создать второе человеческое тело под мой-Нильса богатый внутренний мир прямо сейчас. И я сквозь рыдания успевал только отвечать коротко, что на рыбалку да, усыновлять не надо, и разделять ничего тоже не надо, но почему, я потом объясню. И у меня наконец-то всё было хорошо.
Я просто сон. Хороший и тёплый сон.Я немного боюсь завтрашнего дня — но это приятный страх, как покалывание в мышцах и замирание под ложечкой перед прыжком в глубокую воду. Спасибо, тысячекратно спасибо миру за то, что мне знакомо это чувство, что я вспоминаю не только мыслеобраз, но и ощущение — всем телом. Как закладывает уши, когда ныряешь, как солнце просвечивает аквамариновыми пластами сквозь толщу воды. Как обнимает тебя море.
Уже завтра я увижу их — живыми, настоящими. Бритту, Элиаса, Магнуса. Странно сознавать, что я нисколько не изменился за это время — сестре, наверное, тоже будет странно привыкнуть к этому, но она обрадуется. Я точно знаю, что обрадуется. Волнуюсь необыкновенно перед встречей с Элиасом. Он очень похож на отца. Мне бы так хотелось, чтобы он полюбил меня. Я привязался к нему по одним письмам и портретам, я ни разу в жизни не видел его — но ведь чтобы узнать человека, достаточно узнать его душу. Я мог бы увидеть все его сны, если бы пожелал. Что его радует, что печалит. Но я впервые не хочу, чтобы мне было открыто больше, чем обычному человеку. Если всё будет хорошо, он сам всё мне расскажет. Разумеется, разумеется, всё будет хорошо! Всё уже хорошо. Так хорошо, что просто никак не может плохо закончиться. Сейчас — именно сейчас — я верю, что всё будет просто прекрасно. Что мальчик-без-памяти из Сакти вспомнит свою жизнь и своих близких, что мальчик-принц из Фотиа перестанет считать мир несправедливым, что Элиасу удастся уговорить Совет считаться с его мнением. Что мой мрачный друг из Кошмаров наконец-то найдёт Асанию. Что новая эпоха будет только лучше предыдущей. Иначе ведь просто не может быть. Как же дрожат руки. Какой же я счастливый. Только правильный поступок может быть причиной такого огромного, невероятного счастья. Уже завтра.
Социально одобренный способ делиться информацией о себе.
Правила:
1. Оставьте комментарий ниже, где изъявите желание ответить на шесть моих вопросов. 2. Я задам вам шесть вопросов. 3. Вы поместите в свой дневник мои шесть вопросов со своими шестью ответами — честными и откровенными, иначе какой смысл? 4. Вы включите в запись эту инструкцию.
1. Кто твой любимый современный поэт? Можешь привести любимую цитату из него? Малоизвестная поэтесса с дайри с ником Сам себе королевство. Два её конкретных старых сборника, те, что без фандомов, но с аллюзиями. Я читал много современных поэтов, но меня, если говорить вульгарно, не цепляет. Разве что редкие отдельные вещи, не всё творчество полностью и даже не подборка. Любимое стихотворение, пожалуй, приведу целиком.целиком.
Ирландская молитва
Буду, по меньшей мере, как монах из Эйре: какой-то отец или брат О'Лири, про кого и не скажешь, существовал ли. Господи, я ведь всего лишь лирик, я - из тех, что в жизни не воевали. Буду гимны петь безголосо да царапать глоссы на полях палимпсестов. Перевирать стихи - ни складу, ни ладу, буду пасти овец и знать свое место. ...Но когда осадят - честно держать осаду.
(с)
2. Как ты относишься к маленьким (до семи лет) детям, знакомым и незнакомым? Я люблю детей, но совершенно не умею с ними взаимодействовать. У меня это хорошо получалось лет до четырнадцати, а потом нарушилось какое-то внутреннее понимание. Но вообще дети классные, и с ними здорово разговаривать. Прямо очень здорово. От этого сильно проясняется в голове, и перестаёшь наворачивать заумные фразы вокруг того, что на самом деле хотел сказать. Мне бы хотелось когда-нибудь вырасти настолько мудрым, чтобы написать детскую книжку.
3. Самая главная песня последнего месяца. François Feldman – Les valses de Vienne. Это любимая песня моего хорошего и близкого друга, обязательный аккомпанемент к фигурному вальсу в моей секции танцев и — по ассоциации — глубоко фандомная личная история о прошлом.
4. Как ты относишься к африканским этническим узорам? Если честно, мне пришлось загуглить, как они выглядят, чтобы понять, как я к ним отношусь. У моей однокурсницы Забавы есть невероятной красоты юбка в этом стиле (и сама моя однокурсница Забава — тоже невероятной красоты, но это к делу касательства не имеет). Они мне скорее нравятся, чем нет, люблю ритм в визуальном воплощении.
5. Фрай, Камша или книжки АиК? Пожалуй, книжки АиК. В них больше всего честного авторского желания выпендриться и меньше всего от развлекательной литературы в ключе «смотрите, я сделал мир, чтобы он стал франшизой». На меня влияет образование, и поневоле я начинаю ценить стилистику и самовыражение больше, чем отвлечённые красоты мира.
6. Какой ручкой (черной-синей-шариковой-гелевой) тебе удобней всего писать? Чёрные гелевые ручки — моя любовь великая.
1. Городовки, полигонки или кабинетки? Почему? Оптимально - длинная кабинетка на сутки с небольшим. Пятичасовая кабинетка уже заканчивается, едва начавшись, городовка очень сильно отнимает ресурс, полигонка сопряжена с огромным количеством бытовых заморочек, которые ассоциируются у меня с дачей, а не с ролевыми играми. Всё хорошо, вы бегаете по лесу дивным эльфом, а потом "в Дориате ужин, макароны дают".
2. К какой игре ты готовился больше прочих? Очень ко многим я готовился обстоятельно, как в эмиграцию. До сих пор над собой смеюсь. К Морю, например, до сих пор помню пятизначное число в чеке на туристическую экипировку и всего перечитанного Толкина на английском. Если считать по количеству сыгровок в живую, словесок, персонажных разговоров и «поиграй-в-игру-десять-раз-до-игры» — к Письмам Революции. Если считать по длине квенты художественным текстом — к трёхлетней давности Степным богам и к Альмейе.
3. Атмосфера на играх - важна ли она для тебя? Я обычно еду на игру, чтобы пожить в мире, который мне нравится. У меня так в детстве было — когда я читал интересную книгу, мне хотелось в неё попасть. Поэтому да, очень важна, нет атмосферы = нет мира. К тому же я считаю, что у любой игры есть базовый концепт (одновременно "про что" и "для чего"), и создание атмосферы, не в последнюю очередь, эмоциональной, — один из оптимальных способов его передать игрокам без разночтений.
4. Наблюдателен ли ты по жизни? А на ролёвках? По жизни — не очень, я обычно немного рассеянный и думаю о нескольких вещах одновременно. Бываю преднамеренно наблюдательным по отношению к симпатичным мне людям, стараюсь отмечать и запоминать, что им нравится, а что нет. На ролёвках чаще да, потому что пропустить интересное взаимодействие, прохлопав его ушами, проще, чем кажется. Хотя здесь есть разница между наблюдательностью персонажа и игрока, и случается, что первый влияет на второго. Однажды на игре на собственном допросе я не заметил лежащий передо мной на столе нож.
5. Любимое время года и почему. Весна. Весной легче дышится, и небо совершенно невероятное. Ощущение, как будто остальные девять месяцев я смотрю на небо через стекло, а весной окно распахивают настежь, и я вижу его как есть.
6. Легко ли ты находишь настроение, когда пишешь тексты: учебные и не только? В зависимости от сроков дедлайна, кроме шуток. Есть ли время придумать десять вариантов, набросать и выбрать лучший, я воспользуюсь этим временем и буду страдать долго и со вкусом. На самом деле, обычно всё приходит в процессе, если суметь усадить себя за процесс, и очень часто бывает, что я до середины не знаю, в какой тональности будет текст, который у меня получится.
Однажды в сентябре мы стояли вдвоём в курилке — мы редко стоим вдвоём, обычно вокруг люди, они смеются, просят зажигалку, бросаются в глаза цветом волос, каким-нибудь чудным беретом, значком на сумке, отвлекают. Но в тот раз стояли только мы и смотрели в небо. Небо наблюдало за нами, перисто-серое. Глядело оттуда, с запредельного высока, на развороченную крышу нашего института, в которой нет и не было перекрытий, на широкие плиточные тротуары в пятнах луж, на неровный треугольник голубей над бульваром. На нас, двух маленьких человечков у чёрного забора, которые ждут снега в сентябре. Она была в кожанке и дрожала от холода. Она почти всё время мёрзнет. Облупившийся жёлтый лак на ногтях, лохматый исландский шарф (чужой), грязные берцы («вторую неделю нет времени помыть, представляешь?»). Я прятал руки в длинное красное кашне. Красное кашне к зимнему чёрному пальто. Слишком много Стендаля, хотя отсылка задумывалась не к нему. Случайный прохожий на просьбу закурить поделился папироской «Донской табак». Когда она закуривала, пальцы у неё тряслись, и огонёк зажигалки суетливо подпрыгивал. — Тяжёлая осень? — хотелось спросить мне. — Я выгляжу так же паршиво, как ты? — хотелось спросить мне. Вообще-то осень начиналась тяжело. И выглядел я паршиво. Я работал курьером. Она — промоутером предвыборной кампании. У меня начинался ролевой сезон. Она меняла со скандалом съёмную квартиру. Я уставал ужасно и ездил в общественном транспорте больше, чем за все три летних месяца. Иногда мне приходилось в один день добираться от места до места на метро, на случайном маршруте автобуса, на трамвае, на монорельсе, на маршрутке, на МЦК и на электричке. Она возвращалась в свою-не свою квартиру, падала на кровать, не снимая ботинок.
В Лите начинался ремонт, главный корпус обрастал строительной защитно-зелёной сеткой, шаткими досками, разноцветными лесами и говорливыми рабочими. Мы учились с восьми утра или с обеда, и это было в новинку. Делали ставки, придёт ли на нулевую пару преподаватель.
Мне очень хотелось говорить, но не получалось. Получалось читать книги и ходить по земле. Вода в Москве-реке была осенняя, на вид плотная, застывшая, цвета и фактуры оплавившегося металла. Как-то раз, когда я отвозил документы в офис у Лужников, я видел на реке длинную баржу-мусоровоз с партией строительного хлама — здоровенного неповоротливого крокодила в металлоломной ржавой чешуе, истыканного щепками досок.
Лофт-кварталы на юге построены из красно-рыжего щербатого кирпича, именно такого, какой представляешь при слове «кирпич» или «кирпичный цвет», и выглядят совершенно жилыми, провинциальным немецким городком из романа Гессе. Не хватает только цветов на окнах. Градирни ТЭЦ-8 похожи на кратеры спящего вулкана. Если кого-нибудь впечатляют пейзажи промзоны, то здесь пишут про ТЭЦ подробно, с картинками и исторической справкой по району. В окрестностях станции метро Октябрьское поле есть целый квартал футуристических сказочных замков. С башенками, шпилями и цветной мозаикой, как полагается. Ну послушайте же, послушайте же меня, я пытаюсь рисовать словами, а акварель стекает со страницы.
Я всегда боялся говорить о том, что чувствую по отношению к городу, в котором живу. Прибегут другие со своей историей, своей мистикой, своими городами и Городами, своей любовью и нелюбовью, начнут сравнивать, кто выразился красивее и честнее, кто подобрал максимально близкое слово. Я не хочу быть красивым и честным не хочу тоже, а особенно — и тем, и тем. Я хочу иметь право употреблять литературные штампы как в первый раз. По отношению к своему городу я чувствую острый, болезненный при всей его метафизичности укол той же самой иголки, которая кольнула меня в сердце два года назад на трассе в Ленинградской области при виде указателя «Москва — 637 км».
Я учусь, работаю, делаю ролевую игру, танцую по средам вальсы (обнимаю невероятно хорошего человека — и от этого легче и теплее), встречаюсь с друзьями, собираю каштаны, перевожу фанфики с английского, хожу по вечерам в лесопарк жонглировать булавами и совершенно не знаю, как жить эту жизнь. Знаю только, что всё станет лучше, когда выпадет снег. Это квази-религия, мы её придумали на своём втором курсе — мы двое, я и она. На том же втором курсе, когда был шекспировский театр, дерево над Малой Бронной, допуск к экзамену по руслиту с убийственным «стонет сизый голубочек» и регги-танцы на Самайн. Придумали, когда сидели на втором уже по счёту дереве — в гнезде, укутавшись в тёплый и широкий шерстяной шарф, — и я пересказывал ей сказку Андерсена о Ледяной деве. «...Прозрачная голубовато-зеленая вода, вытекавшая из горного глетчера, была холодна, как лед, и глубока. Молодые охотники, девушки, женщины и мужчины, некогда провалившиеся в расщелины скал, стояли перед ним как живые, широко раскрыв глаза и улыбаясь, а из глубины, из погребенных под лавинами городов, доносился колокольный звон; молящиеся преклонили колена под сводами церкви; льдины образовали орган, горные потоки загудели…» Скоро выпадет снег, и всё будет хорошо.
2016 М. и С. Дяченко «Медный король» Стендаль «Красное и чёрное» Г. Гессе «Нарцисс и Гольдмунд» Г. Гессе «Игра в бисер» А. Белый «Петербург» Г. Бёлль «Дом без хозяина» Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» Ф. Сологуб «Мелкий бес»
М. Зелинская «Слышишь?» (пьеса) Е. Молданов «Трудный возраст» Я. Пулинович «Наташина мечта», «Он пропал без вести» (пьесы) Ч. Мьевиль «Вокзал потерянных снов» Ч. Мьевиль «Шрам» Дж. Роулинг «Случайная вакансия» Г. Гессе «Демиан» Г. Гессе «Сиддхартха» Н. Гейман «Никогде» Хади «Искалеченная» О. де Бальзак «Отец Горио», «Гобсек», «Эжени Гранде» Ю. Олеша «Зависть» П. Бормор «Игры демиургов» М. Пик «Горменгаст» С. Кинг «Мёртвая зона» Стендаль «Пармская обитель» М. Булгаков «Белая гвардия» Й. Линдквист «Впусти меня» К. Исигуро «Погребённый великан» Дж. Макдональд «Невесомая принцесса» Б. Пастернак «Доктор Живаго» М. Фрай «Горе господина Гро», «Ворона на мосту», «Неуловимый Хабба Хэн» М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» М. Шолохов «Тихий Дон» Дж. Фаулз «Коллекционер»
Картина первая. Тамбур вагона, ночь, за окнами проносятся леса, ёлы, палы и классические пейзажи средней полосы. Стены и двери сохраняют верность традициям (серые), пол также сохраняет верность традициям (заплёванный). Стёкла дверей сохраняют надпись «Не прислоняться». Правая надпись на разбитом стекле сохраняет только первые два слога, оставаясь красноречивым императивом «Не при». Стучат колёса. Свистят сквозняки. Во внешний мир сквозь импровизированный проём струится дым от сигареты первого действующего лица. Первое действующее лицо: молодой человек на вид от двадцати до тридцати лет, среднего роста, худощавый, волосы тёмно-рыжие, стрижен коротко, цвет глаз за клубами сигаретного дыма не разобрать. Ничем внешне не примечателен. Если мы внимательно к нему присмотримся (ведь зачем-то нам так долго его показывают), то заметим, что одет он в серую армейскую куртку, серые джинсы и серые кеды с бело-зелёным (британо-кассахским) флагом.
Крупный план. Молодой человек смотрит в камеру и эффектным, нарочито замедленным жестом затягивается сигаретой. Становится видно, что глаза у него тоже серые, под стать прикиду, губы тонкие, физиономия неприятная, выражение у неё никакое, и крупным планом его показали зря.
Закадровый голос, без интонации, с середины предложения: …степь, Медкорпус, отряд. Пожар. Видимо, поджог. Ёбаная провинция, не найдёшь на карте. Население тридцать тысяч, два завода. Пересечение железнодорожных веток. Тридцать пять километров до объектов особого назначения Кирзанского ызда. До памятных объектов особого назначения. Драматическая история. (молодой человек хмурится, поезд проезжает через мост, всё грохочет, закадровый голос замолкает и пережидает звуковую волну) Да не было ничего драматического. Всё то же самое. Работа. Степь. Пожар. Отсутствие медикаментов, трупытрупытрупы, помещение для допросов в конце коридора, мальчишка-контра, глаза дикие, тёмные… (молодой человек прикуривает вторую сигарету) Отставить. Лишняя лирика. Степь, Кирзанский ызд, город Н., служебное расследование внутри госаппарата, номер, дата. После выяснения обстоятельств вызвать силовиков.
Свет гаснет, за тёмным экраном стук колёс сменяется лязгающим звуком, как будто металл ударяется о камень. Что-то сыплется, стукается, потом перестаёт. Знающие Зрители догадываются, что всё это действо призвано передать аудиально неблагодарный труд могильщика.
Чёрно-белая фотокарточка на весь экран: тот же молодой человек, только с длинными волосами, убранными в хвост, широко улыбается в кадр. Не очень понятно, почему он раньше так не делал – улыбка ещё кое-как спасает его непрезентабельную внешность. Под фотокарточкой разборчивая подпись: «Завгородних В.В., служащий Столичного корпуса фаланг, погиб при исполнении обязанностей 07.09.1878 г.»
Титры: ТАК ПРОШЛА ПЕРВАЯ ИГРА ПО ЭТОМУ ФАНДОМУ.
Картина вторая. Съёмка с высоты птичьего посвиста. Ясное ярко-синее небо. Небольшой портовый город. Улицы в центре хаотически скрещиваются, улицы по окраинам с трудом угадываются в урбанистическом пейзаже, переходящем в заводские корпуса и деревянные бараки. Прослеживаются несколько больших проспектов, отдельные парковые зоны – пока голые ветки. Город окружён по периметру кольцом — красные кирпичные здания в полтора этажа, явно казарменного типа. На ближнем рейде вокруг порта не видно ни одного судна, корабли на якоре вплотную к причалам. Камера медленно спускается. На улицах ближайшего к порту района шумно: торговля, туристы, в толпе много солдат в шинелях. Ближе к верфям уже на закрытой территории в одной из складских построек на чердаке открыто окно. Комната размером два на четыре метра, но очень чистая. На застеленной кровати сидит второе действующее лицо. Второе действующее лицо: юноша лет двадцати, бледный, темноволосый, правильные черты лица, мог бы показаться симпатичным, если бы не вздрагивал нервически всем телом каждые несколько секунд. Особые приметы: очки с цветными (жёлтыми) стёклами, левая рука перебинтована. Одет в мятые брюки и отглаженную рубашку, на кровати сидит с ногами. Бездействующее лицо: очень сосредоточенная спина в белом халате, склонившаяся на противоположном конце комнаты над столом. Кроме спины, не разберёшь ничего (рост, вес и прочие параметры бездействующего лица для науки истории безразличны).
Юноша в очках, обращаясь к бездействующему лицу: …дверь мне открыли: солдат, довольно молодой. Юр, клянусь — они нас боялись. Так боялись, что в камеры к безоружным заглядывали, только предварительно прицелившись. Я растерялся немного — ну, под дулом револьвера, — так что сказал не совсем так, как собирался: что мы спрашивали уже, когда от нас увели человека, можно ли принести воды, так можно или нет? Он буркнул что-то вроде «недостаточно вежливо» и захлопнул дверь перед моим лицом. Настолько неловко это было, что даже не унизительно. Я только тогда начал понимать, что мелочи тоже ломают. Сильно. Воду нам всё-таки принесли, на четверых — одну кружку. Забирал её я, я же просил, и мне кружку впихнули в руки, очень резко, так, что на меня выплеснулась половина. И вот я стоял там в мокрой рубашке и недоумевал. Я же помнил, за что меня арестовывали, но не мог связать между собой эти две вещи: «государственная измена» — и несчастная кружка воды. Не воспринимаешь мелкую, мелочную даже, пакость как… меру воздействия со стороны государства. Невозможно, абсурдно.
Затемнение. Кадр гаснет полностью. В темноте закадровый голос произносит: «Именем Четвёртого Патриархата… приговаривается… к расстрелу...». Гремит замок. Стучат сапоги. Дикий нечеловеческий вопль. Где-то плачет женщина. Выстрел. Ещё выстрел. После долгой паузы уже знакомый голос юноши договаривает фразу: «…Это сейчас глупо прозвучит, мол, в заключении меня незаслуженно обижали, но ощущение было именно то. Жорж бы сказал, это из-за надуманных представлений о нашей пенитенциарной системе».
Титры: ТАК ПРОШЛА ТРЕТЬЯ ИГРА ПО ЭТОМУ ФАНДОМУ Титры: (ВТОРАЯ БЫЛА БЕЗ ДРАМ)
Картина третья. Длинный светлый коридор в каком-то общественном учреждении, бежевые стены, много дверей, большие витражные окна. Умеренное количество мусора, припрятанного за батареями. По коридору в пятнах разноцветного света от витражей быстрым шагом идёт третье действующее лицо. Третье действующее лицо: молодой мужчина примерно тридцати лет, невысокого роста, спортивного телосложения, волосы светло-каштановые в рыжину, светлый пиджак, голубые джинсы, лица не видно — читает на ходу газету. Его догоняют две девушки: одна высокая, с хвостом, в синем платье, вторая пониже, хрупкая, черноволосая, в ярко-красной юбке с блузкой. Первая девушка: Ларий Валерьевич, Ларий Валерьевич! Мужчина отрывается от газеты, оборачивается: Добрый день, Алексея Гаспаровна, добрый день, Алевтима Леновна. Я могу вам чем-нибудь помочь? Вторая девушка: Алёша хочет рассказать вам сценарий! Первая девушка: Да, вы сказали, что нужно принести сценарий театрального этюда. У нашей группы есть наработки! Мужчина: Хорошо, я вас слушаю. Первая девушка: В своём этюде мы расскажем об ужасах кровавого режима Четвёртого Патриархата! Мужчина улыбается, причём видно, что он вот-вот рассмеётся вслух: Очень идеологично, Алексея Гаспаровна.
Затемнение. Голоса за кадром. «Ларий, мы ответили на запрос про смертность?». «Позвони мне в воскресенье, лады? Я на неделе не могу». «Уважаемый коллега, вы не могли бы кратко рассказать мне суть дела?». «Ларий Валерьевич, а за что мне писать объяснительную?». «Ларий Валерьевич, когда срок сдачи заявлений?». «Ну а если я книжку задержал на месяц — они меня что, из читального зала выгонят?..». «БЮРОКРАТИЯ-А-А!!!».
Титры: О КТО О КТО МОГ УГАДАТЬ Титры: О ГДЕ О ГДЕ ОНИ ТЕПЕРЬ
Титры: ТОЛЬКО В ЭТОМ СЕЗОНЕ Титры: БЛЯДСКИЙ ЦИРК Титры: Простите, не тот фандом.
Четвёртая ролевая игра по одним и тем же книгам. История. Историография. Идеология. Большая политика. Государственные тайны. Интриги. Расследования. Обыски. Допросы. Пространство ебёт законы баллистики. Трудоголизм. Бумажное море. Кто к нам с запросом придёт — тот от скоросшивателя и погибнет. Студенчество. Танцы. Чайки. Выездные лекции. Клумбы. Конспекты и стихи. Ожившие мертвецы и ходячие трупы. Дожди. Летающие рыбы. Потерянные лягушки. Френдшип из мэджик. Ужасная смертельная опасность, а потом завтрак.
Очень скоро во всех радиоприёмниках города Бедрограда — куда я угробил неделю своей жизни и почему не могу перестать.
Этому фанфику пять лет. Серьёзно. Грёбаные. Пять. Лет. Так смешно, если задуматься.
Фэндом: К+ Персонажи: узнаваемы Жанр: путеводитель и ангст Размер: полтыщи слов Дисклеймер: побойтесь лешего, какие авторские права, все умерли.
С каждым годом он забывает всё больше сиюминутного. Вернее, более внимательно выбирает, что следует запомнить. Встречи, разговоры, голоса, лица мелькают — и теряются мгновенно. Исчезают, как хлебные крошки, которые смахнули тряпкой со стола. Умереть значит упасть за край. Он поневоле привязывается к неизменным вещам. К городам, к перекрёсткам улиц, чётким, как перпендикулярные линии, проведённые по угольнику, к узорам лепнины на фасадах, к тихим паркам, где весной цветёт акация. Эти места переживают своих создателей — архитекторов, строителей. Переживают зрителей, случайных прохожих. Они и его, наверное, переживут. Однажды, проездом в Брюсселе, он узнаёт, что его любимую гостиницу в старой части города снесли, и долгое время после этого чувствует себя обманутым. Он ни разу не заходил внутрь, не поднимался по тёмно-зелёному паласу на ступенях крыльца, не видел обстановку комнат. Помнил только яркие праздничные козырьки над окнами, выходящими на улицу. Их красили заново регулярно — ежегодно или, возможно, реже. Он ни разу не попадал в Брюссель несколько лет подряд. Теперь и возможности зайти не осталось. В мире бушуют войны, войны уносят людей — миллионы, миллиарды крошек, которых он не замечал, не видел, не увидит никогда, — разрушают предметы, стирают то, что должно было бы простоять века. Дрезден после Второй Мировой отвратителен. Он разочаровывается в стабильности чего-либо рукотворного. Города перестраиваются, здания ветшают, оружие ржавеет, приходит в негодность. Но остаются ещё реки, быстрые и холодные в большинстве стран, где он бывал. И закаты – новый закат каждый вечер. За столько лет все они сливаются в мягкое оранжево-жёлтое свечение, от которого теплеет под веками, если закрыть глаза, повернувшись лицом к заходящему солнцу. Он не может вспомнить ни одного конкретного заката — только слово на нескольких языках и ощущение. Это немного угнетает. Закат стоило бы помнить. Вдали от людей он чувствует себя последним живым существом на Земле. Маленькие деревеньки ночью выглядят вымершими. Луна скользит по небу, как мёртвая белая женщина с погребальным венком в руках. Иногда пятна на лунном диске складываются в отпечаток цветка. В сентябре в северных странах это лилия. Книжное сравнение — но он давно не читал никаких книг. Он раз за разом возвращается в ненадёжные города. Бродит часами по улицам, без карты, зачастую не обращая внимания на указатели и номера домов. Ночью его тень между пятнами фонарного света оборачивается чудищем, фантазмом — с непропорционально длинными руками и маленькой головой. Ночью он сам чувствует себя чудищем и фантазмом.
Верх пожарной лестницы опасно наклоняется вперёд. Он сидит на первой от неба ступеньке: нашёл точку равновесия, но всё равно готов спрыгнуть в сотую долю секунды, как только ржавый металл заскрипит и пошатнётся. Внизу тихо. Изредка шуршат шины или разговаривают припозднившиеся прохожие. Когда-нибудь, думает он, глядя на крыши, связанные сетью проводов, на антенны, похожие на усики мёртвых насекомых из коллекции энтомолога-энтузиаста, может быть, когда-нибудь случится такой момент, чтобы она захотела послушать. Вспомнить, как звучит его собственный голос, а не голос его виолончели. Или просто так, разговор ради разговора, краткий миг передышки. О ночах в городе. О луне и рисунке лилии. О том, как странно звучит в тёмном, ощутимо плотном от ночного дождя воздухе музыка Брамса из окна полуподвального магазинчика музыкальных инструментов. И в этот момент, думает он (ведь наступит же этот момент), будет глупо теряться, мучительно подбирать слова. Нужно запоминать сразу. Так они и копятся – миллионы, миллиарды невысказанных слов. Нерассказанных историй. Историй, которым, наверное, лучше и не быть рассказанными. Ломаный грош цена всем его историям, если на самом деле он не помнит ни одного конкретного заката. Ни одного заката, на который смотрел без неё.
— Констебль Бревнинг задумался и начал считать кольца. (с) DragonShy
Прогрессивная общественность, АЛЯРМ!
Как многие знают, завтра у меня (и не только) намечается очередной рубеж прожитых на этой планете лет. Как многие догадываются, в таких случаях бывают массовые собрания, печеньки и алкоголь.
Печеньки и алкоголь у меня есть, силы на формат массового собрания тоже. Вопрос исключительно в ваших планах на завтрашний вечер или на какую-нибудь ещё близкую дату пока еда не кончится. В связи с чем прошу среза общественного мнения: мне ждать кого-нибудь примерно с 18 часов 07.07 нынешнего года или, по предыдущему плану, ехать любоваться закатом на берегу ближайшей лужи?
Не могу гарантировать присутствия Йаххи тем, кто этого желает, поскольку Йаххи — занятой и серьёзный человек. Но, тем не менее, всё может быть.
Наверное, мне стоило бы высказаться по поводу происходящего ещё разок. Спасибо всем, кто добрался (и всем, кто попробовал). Спасибо Рене, который хорошо стоял. Спасибо Миле, которая пела. Спасибо Хантэ, которая играла в Диксит за синего кролика. Спасибо Фаусту, который подарил мне две книги Германа Гессе. Спасибо тому, кто заблудился в дожде. Спасибо Морган, которая нашла время на скайп. Спасибо Рисе, которая вытащила меня покурить. Спасибо Шао, который сумел вернуться из похода за Колой. Спасибо Афи, которая отмыла мне всю кухню (Афи, мне очень нужно с тобой поговорить). Спасибо Манькофе, которая два дня подряд помогала мне готовить. Спасибо моей Софи, которая позвонила мне утром, приехав из аэропорта.
И спасибо человеку с подпольным прозвищем «Днище по вызову» — за всё, чего ты не сделал.
К утру у меня появилась официальная версия событий, из которой по цензурным соображениям удалена обсценная лексика, зато добавлена неожиданная концовка. Желающие могут ей поинтересоваться.
Также я прошу прощения у всех, кому было на этом празднике жизни неудобно/невкусно/нервно и нехорошо в любых видах и ракурсах. В идеальном мире это можно было бы предотвратить.
На самом деле, я не жалею, что всё это в целом прошло именно так (хотя паспортный день рождения по-прежнему недолюбливаю). День рождения, новый год и прочие годовщины даны нам всемилостивым календарём для обозначения рубежа, а на рубеже ярче всего выступают наиболее значимые проблемы.
— Но у тебя нет тени! Почему бы это? Почему? — Боятся люди теней. Потому-то я и оставил свою за лесом. (с) Рэй Брэдбери «Смерть и дева»
Бывают такие ночи — после того как едва-едва добрал днём многодневный недосып, — когда заснуть не получается. Лежишь в темноте, чувствуешь себя аквариумной рыбкой. В стеклянной коробке с водой, зеленью, мусором. Из приоткрытой форточки пахнет холодом и дождём. В окнах дома напротив горит свет на балконе под колоннадой. Переплёт заглавной буквой Т. Проехала по улице машина с мигалкой, расплёскивая лужи на велодорожку. Свернула на Садовое. На Садовом, как и на Тверской, перекопан тротуар. Встречные зонты врезаются друг в друга. Во дворике у креста Гермогену на четырёх лавочках по периметру ночуют бомжи. Натягивают над лавочкой и завалом баулов полиэтилен, кучкуются под ним, разговаривают. Над Москвой-сити между небоскрёбами висит, как на ниточке, круглая оранжевая луна. Ёлочный шарик. Лебеди на Патриках спят посреди пруда в домике. На одной его стенке баллончиком банальное: «Саша + Маша =», кривое сердечко со стрелой. По статистике, частое сочетание имён.
Жили, в общем, два вымышленных человека, мальчик и девочка. И не то чтобы они друг друга любили, и не то чтобы даже дружили. Просто раз в две недели вместе пили чай. Он любил зелёный импортный, без сахара, а она — сладкий, крепкий, но со сливками и обязательно со сдобной булочкой. А потом у обоих в жизни начали происходить тяжёлые и неприятные события, которые они поодиночке переживали с трудом. И тогда они продолжили вместе пить чай, только почти каждый вечер и на одной кухне. Способ разогнать мрак.
Вечерние новости передавали — публиковали — макабрические картинки. Футбольные фанаты в Марселе. И в Кёльне. Отпустили под честное слово. Чартерный рейс министра спорта. Аллигатор на поле для гольфа. Человека, которые нашёл ответ на вопрос, что делать с российской экономикой, увели из офиса люди в штатском. Гигантский каменный череп на Страстном бульваре. Осуждаемый «Синими ведёрками». Нет, серьёзно, гигантский череп. Не Босх, конечно, но уже Бёклин. Чума верхом на птероящере. «В ее ушах — нездешний, странный звон: То кости лязгают о кости». У Блока был сборник стихотворений «Страшный мир». По-моему, этого достаточно для полного ответа на экзаменационный билет «Трагическое в лирике Блока». В творческих кругах начала XX века были распространены апокалиптические веяния. Гипертрофированные, до декаданса, истерики и морфинизма. Люди завтракали, покупали билеты на выставки, расплывались силуэтами в фонарном свете, сочиняли и декламировали стихи, ездили без билета на трамвае — а вокруг мир рушился. Рушился и рушился, качался, как оранжевая луна на ниточке, и осыпался по кусочку.
Может быть, он и сейчас продолжает. Только мы не видим.
На моём левом запястье до сих пор повязана тонкая нитка с подвеской в виде металлической птички. Птички — потому что это живое существо (вот такая странная логика выбора). В первый раз Алёнино объявление в ленте вызвало у меня нервный смех: в точности мой тег из дайра, смесь любительского театра с психологическим тренингом (с перевесом в пользу тренинга). Но об ирландскую матчасть я уже разбился, как волна об пирс, сдался, осознал, что выходные у меня свободны — что, в конечном счёте и привело к решению, а почему бы, мол, и нет. По-быстрому в тот же вечер ответил на тест (тот, который вместо игровой анкеты), и, странное дело, все вопросы из теста забыл сразу же, как закрыл вкладку. В субботу до тренинга был Домовский мастерский сбор, до Чертановской я доехал уже отчасти вроленным в кого-то невнятного и с затейливым деревцем схем в скетчбуке. Имбирный лимонад провоцирует просветление, осторожнее с этим. На Чертановской гладкий рукотворный пруд, над ним — маленький торговый центрик, почти рынок под крышей, район, в котором нет ни одной улицы, только дома-корабли (весной балконы залиты солнцем, летом — оплетены виноградом) с нумерацией до восьми сотен. Асфальтовые дорожки похожи на мосты; дети, собаки, скамейки, коляски, гуляющие. Вход в лес тот же, что и в прошлый мой приход сюда: на холм. далее спойлеры к мероприятиюБыл ли в моей жизни такой эпизод, чтобы мы сидели с кем-нибудь в лесу и держались за руки? Память подкидывает лето 2014 года и сосновый бор на берегу Ладоги, но это ложное, фантомное воспоминание, — нам было не до трогательного держания за ручку, мы палатку ставили. Ставить палатку — дело ответственное. На предварительном этапе мы ходили по лесу с закрытыми глазами цепочкой в три человека плюс ведущий, и я оказывался постоянно посередине цепочки игроков, так, что обе руки у меня были заняты. Пролезали с внутренним хохотом (бывает такое, когда смеёшься, но не вслух) через ярко-малиновую нитяную паутинку между деревьями. Сидели на бревне и улавливали мир всеми доступными эмпирическими чувствами. В мире был ручей, буро-песчано-зелёный, как все лесные ручьи, пищащие синицы на ветках, запах горелых шин с дальних холмов и сырости от листьев на земле, упавшее лиственное дерево, обнимающее мёртвыми ветками ближайшую сосну. Много интересного было в мире. За лесом куда-то в сторону Сокольнической линии метро садилось солнце. Мы вели светскую беседу, беседа, как ручей, огибала камешки и ветки и перетекала то в религиозный диспут, то в обсуждение сексуальных девиаций. Когда за нами пришли, нам было весело и чуточку холодно. Вспоминались стихи Хантэ. Помню лицо Лэйтэ в чёрном капюшоне Стража — улыбнулся ей, тут же споткнулся о корень под ногами, и, когда поднял голову, улыбаться уже перестал. Атмосфера. Местные зеваки у нас за спиной препираются с Алёной. Площадка над самым склоном, переплетающиеся в воздухе корни деревьев. Пледы, термосы, — «здесь долго жил один человек» — ворох записок. Читаем вслух, по очереди, самые длинные достаются Миле. (Полный карман этих самых записок я увезу домой.) Надеваем наушники — мои мне маловаты даже на максимальном допустимом размере. Спускаемся с крутого холма при помощи длинной белой верёвки, я иду первым и мысленно над собой смеюсь: тоже мне, промышленный альпинист. На земле синяя полоса, и это первый барьер, и за ним начинается, и мне всё ещё весело и чуточку холодно, а должно быть, наверное, чуточку страшно. Демонов трое. Один из них шипит, второй улыбается, а третьего я не слышу, совсем не слышу, но чувствую, что нужно. Говорю «Возможно, я совершаю сейчас огромную глупость» и снимаю наушники – единственную, по мнению автора записок, защиту от Демонов. Третий Демон, конечно, мой. Мои ролевые проблемы вытаскивают на свет проблемы реальные, а реальные, в свою очередь, воплощаются в Демона, завязанного на долг перед семьёй. (Обстоятельства того же дня и двух следующих, никак не связанные с психологией, зато изрядно — с семьёй и моральными обязательствами, дополнительно заполируют эффект. Логично, и хватит уже об этом!) Путь (лес), который человеку нужно было пройти вместе со своим Демоном, состоит из этапов. Река-ручей, барьер — отрезок пространства, барьер — отрезок пространства, барьер — отрезок пространства. На каждом барьере — разговор (можно ли это назвать «игротехническим заданием»?) со Стражем. На каждом отрезке — разговоры с Демоном. Паутинка из ниток на кустах, паутинка из ниток, связывающая мою руку с его рукой. Беру его за руку поверх «верёвочки» и чувствую, какие у нас обоих холодные пальцы. — Ты помнишь, когда мы познакомились? — Нет. А ты? — Я тоже не помню своего создателя. Но мне кажется, мы были друг у друга всегда. Демон меня слушался (хотя мог бы и не) и слушал (хотя тоже, наверное, мог бы и не). И, на самом-то деле, мы действительно были друг у друга всегда. О чём мы говорили, пусть останется между нами, но расскажу один особенно сильный момент. Ночью после игры я позаимствовал у Стража должностную инструкцию и узнал, что по первоначальному замыслу положительный и отрицательный барьеры заменены местами. — Мне не нравится, что, когда ты говоришь, я хуже слышу себя самого, — произношу я и чувствую, как он осторожно пытается высвободить руку, но у нас всё ещё «верёвочка», и она держит. Не может не держать. И много другого произношу, хотя не люблю говорить людям (существам? Себе? Просто не люблю?) неприятные вещи. — Мне очень больно это слышать, — отвечает Демон. — И в то же время радостно. Потому что, раз я могу заглушать твой голос, я имею над тобой власть. Где я это встречал, думаю я. Лучше отрицательные эмоции, чем никаких. Любая возможность задеть. Любой отклик. О господи. Говорят на очередном барьере (игротехническое задание!), безымянным дальше нет дороги. Говорят, демона нужно назвать. — Демон, — спрашиваю я, — ты знаешь какие-нибудь иностранные языки? То есть понятно, что ты — это я, и в этом плане тоже, но всё-таки. — Твой Демон немного знает немецкий, — кажется, улыбается. Зовут его немецким словом – долг, Пфлихт. Я люблю непроизносимые имена, тоже немного знаю немецкий и стараюсь не вызывать дух Канта хотя бы на психологический тренинг, но получается не очень. Демон приводит меня – с завязанными глазами, жёлтая шёлковая лента шуршит, - к ручью, рассказывает мне сказку про сад. А здесь лес, от земли по-прежнему тянет сыростью. Символически рассыпаю по листве символические семена. — Каким ты хочешь видеть растение, которое посадил? — Не знаю. Пусть оно просто вырастет. Сеанс самопознания заканчивается последним барьером. Можешь разорвать связь, предлагает Страж, можешь оставить Демона в лесу, можешь взять его с собой, он же часть тебя, вы же всё уже поняли. Демон смотрит на меня напряжённо, пока я распутываю нитку вокруг наших рук. Не бойся, хочется сказать мне, я знаю всего одно тру-ролевое психологическое упражнение, но там есть такие слова: я – это ты, а ты – часть меня, вот это примерно оно, я смогу тебя держать и удержать тоже смогу, это моя ответственность (правильно, Фиори слышит ключевое слово, кааак же, издевается мой излишне самостоятельный внутренний голос), я гораздо надёжнее, чем какая-то верёвочка. Связь – это не верёвочка. И не власть над кем-то. Связь – это связь. Но я ничего не говорю вслух. Просто не отпускаю его руки. Как и всегда, я очень много на себя беру. «Ты самокритичный», — замечает Демон. Куст с амулетами. Нитку подвески с ветки я тоже буду распутывать одной правой. Идея что-то разорвать не приходит мне в голову. Только распутать и снять. Тем же Демоном накрепко вбитая установка, что разрубание Гордиева узла — дешёвый эпатаж и ни разу не решение проблемы. — Хочешь птичку? Он кивает задумчиво: — Хочу. Птичку — потому что это живое существо, вот такая странная логика выбора. На обратном пути мы очень много смеёмся, едим печеньки и впадаем в ситуативную откровенность, но так в норме и происходит с людьми, получившими уникальный, не побоюсь этого слова, экзистенциальный опыт.
Спасибо всем, кто был со мной в лесу и выбрался оттуда. Спасибо Алёне, которая это придумала. Спасибо моему Демону. Ты мне сегодня снился. Чем спровоцировал зафиксировать произошедшее текстом, за что ещё отдельное маленькое спасибо.
Вместо преподавателя на спецкурс — предобеденная пара — к нам приходит девушка лет сорока. Литературовед, энтузиаст, специалистка по одному поэту. Смеётся над проектором, показывает картины Кирхнера и что-то про Мэри Вигман. Пересказывает стихи.
...А потом эта девушка (лет сорока, в джинсах, ковбойке и официальном пиджаке, сидит на столе рядом с кафедрой) говорит: «Вот вы приходите в степь...». Я на своём шестом ряду (партера) захлопываю скетчбук. Вот вы приходите в степь, говорит девушка, и вы там самая высокая точка. И абсолютно ничтожная одновременно. А степняки с этим ощущением рождаются, понимаете? Они же там леса не видели. Там даже кустов нет. Один ковыль, в обе стороны.
Интуитивно я чувствую, когда наверняка стоит появляться в институте. В день выдачи письменного задания по инсценированию Достоевского и замены поэтического семинара на поэтичную лекцию это просто необходимо.
Велимир Хлебников умер, когда открыл законы времени. Вот была эра Человека, а потом будет эра Носорога. И ничего необычного в этом нет. Если не лезть в биографические и анатомические подробности (всё это преходяще) — очень хорошая смерть. Он вообще-то не верил в смерть. Только в смену знака и переход в сверхпространстве.
Разорванное сознание начинает рефлексировать на целостный мир. И что же получается? Ни-че-го.
Нас с нашим разорванным сознанием цивилизованных студентов заставили на паре писать стихи.
написать бы что-то про первых фаланг времен становления революции в остальных городах все эти переодевания, убегание от стражей порядка подворотнями, встречи в дерьмовых трактирах
— А в чём идея заключается? — В трэшовенькой истории сразу-после-Революции про вторую партию отборных кадров, посланных в славный город Куй с целью сделать с этим городом что-нибудь адекватное в политическом смысле и с дополнительной целью вытащить всё-таки надёжно узбагоенную первую партию. Стрелялки-бродилки-вербовки-адреналин, перебои связи, какая-нибудь фатальная хрень в большой политике, про которую в Куе ещё никто не знает, потому что это, блин, Куй. Хэппи-энд, кстати! В смысле, половина предсказуемо поляжет в процессе, но в целом хэппи-энд. Господи, я не хочу писать макси на ФБ. Макси про Куй - это безвкусица. — Да ну, это прекрасно. Суть-то не в Куе, суть в авантюрах и высоких целях! Матёрые, злые, весёлые люди поедут по следам Лады Жельбицыной, держа у сердца окровавленные и обгоревшие клочки ткани с орхидеями. И собаку им дадут. Из тех, охранских. Шариком звать. Или Бобиком. Кубиком. Рубиком.
У меня завтра сдача письменной работы на допуск к экзамену. А тут УВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БУДУЩЕГО СИЛОВОГО КОМИТЕТА В КУЕ, и всё.
Куй замышлялся как отсылка к Киеву, ибо он есть мать городов росских и первая историческая столица труе-росской государственности. ну, вернее, не отсылка, а ассоциация с. (но географически ассоциации нет, только культурно, ибо географически Куй находится далеко на востоке) впрочем, как и все прочие, со временем эта ассоциация ушла изрядно далеко от исходной мысли.
Глава 92. Сила слова. Хэр Ройш. — …хроника, — заговорил вдруг из приёмника Куй. — В городе выявлено очередное гнездо мятежников, вынашивавших планы убийства членов Городского совета. К мятежникам применены успокоительные меры, и сейчас они пребывают под стражей, где и останутся до частичной реабилитации. Вот их имена: Жельбицына Лада Власовна… Хэр Ройш поджал губы. Куй был гордым городом, и именно он наверняка станет последним оплотом старого порядка. Это объясняло, почему молчит Фыйжевск: куйскую радиовышку некому было перенастроить на передачу сигнала, а ни один другой населённый пункт вещание далёкого Фыйжевска поймать не смог. Но самый восток отечества волновал хэра Ройша не так сильно — в конце концов, прямо сейчас в родные пенаты поспешали граф Жуцкой с дочерью. В ближайшее время Фыйжевск станет на карте одной из важнейших точек, поскольку это ключевой пункт торговли с Индокитаем, но и у Жуцкого, разгласившего третьим лицам наместнические секреты, не так много пространства для манёвра. Его стараниями с Индокитаем всё наладится. И тогда, окружённый переменами со всех сторон, не выдержит и Куй. В конце концов, граф Ильмешкин всё-таки соизволил ответить на письмо и завуалированно намекнул, что согласен пересмотреть городской кодекс в том случае, если пересматривать дозволят ему самому.
Лица с поручениями от Бюро Патентов отправились в Куй из Петерберга и из Столицы. В Куй нельзя приезжать с солдатами, потому что это пиздец, а не город, и после Лады Жельбицыной там все стоят на ушах. В центре тоже какой-то лё пиздец, про который никто в тексте не говорит конкретно. Цели трипа: — квест с пилюлями + вытаскивание после "реабилитации" Лады и её людей. Наука + маленькая уютная террористическая акция. — экстренное переустройство куйской радиовышки, потому что нужно поймать Фыйжевск. — прииски какого-то местного аристократа в дальнем Зауралье, где вроде как в отечестве добывают исходник для алхимических печных реактивов. — тривиальное зондирование климата и народных чаяний.
Лица с особыми поручениями:
Лара Мийихоли, ыберженка чухонского происхождения, в Петерберге работала санитаркой в больнице и на полставки мыла пробирки в штейгелевских лабораториях. Связалась с забэевскими аптекарями и не пожалела. Прохор Ванович, столичный, прозектор. Человек, который пытался самостоятельно изобрести алхимическую печь, чтобы каждый житель будущего Всероссийского Соседства был немного осетром. Филипп, столичный, завскладом радиозапчастей, технарь.
Горстка проходимцев, они же бывшая Вторая Охрана:
Тарас Корюшка, неопределённого возраста, бывший матрос. Откуда родом, неизвестно. На все руки мастер. Владелец дворняги по кличке Кефир. Штрифель, неопределённого возраста. Криминальный элемент по духу, революционер по убеждениям. Ильдар, петербержец, на четверть кассах, был рабочим на резиновом заводе барона Ипчикова, выгнали за мерзкий характер и неуместный драматизм.
Прочие:
Единственный настоящий фаланга из присутствующих — Нил Лихоносов, молодой человек из бывших письмоводителей из Петерберга. Спасся и не был надёжно узбагоен благодаря одному курсу истфака и золоту барона Войбаха.
Лавр Арпагович Живокостный, поручик Резервной Армии в отставке, зампристава, демагог. На самом деле зовут Лоренсом, очень сильно ебанут, хочет личной мести отдельным индивидам и поехать на войнушку.
Артём Палладиевич Светличный, барон, член Городского Совета, поехавший на идее восстановления Великой Роси Зауральской.
Наина Палладиевна Светличная, сводная сестра барона, амбициозная девица.
Харлампий Гарьевич Ильмешкин, граф, член Городского Совета, помышляющий с целью личной выгоды перейти на сторону РевКома.
Арнольд Сургиевич Войбах, барон, член ныне упразднённого Четвёртого Патриархата, городская легенда.
Мсье Алейн, наместник, которому не повезло с городом.
Куйские дети: Ясна, Лиша, Борс и прочие
Хочется обстановки фильмецов про Гражданскую войну в Одессе. Чтобы было бесшабашно весело и очень опасно. Чтобы жить, пока живётся. Чтобы люди пока ещё не совсем стали ресурсом. Ужасная неотвратимая опасность, а потом завтрак. (с)
Куйские "пескари" идут за золотом барона Войбаха и находят Лару, которая зарывает на берегу Нестры тру-исторический хлыст.
Глава 1 Лара прибывает в Столицу из Петерберга, где её завербовали помогать в лаборатории против пилюль. Знакомится с Прохором Вановичем. Получает инструктаж от Золотца. Едут вместе с П.В. в Куй через Кирзань. В Кирзани П.В. сходит договариваться со своим знакомым учёным. Лара в поезде встречает Филиппа, Корюшку и дворнягу по кличке Кефир. Приезд в Куй.
Глава 2 Лара поселяется в семье своего дяди на Песках, прячет саквояж с антидотом. Вызов к уряднику, разговор с местными властями. Лара проёбывает саквояж, второй раз сталкивается с Тарасом Корюшкой и Кефиром на складах. Кефир находит саквояж, который стащили "пескари". Лара узнаёт, что Корюшка с Филиппом – группа, уполномоченная наладить радиовышку. Через конфликт с местными властями знакомится с поручиком Лавром, который очень хочет уехать из Куя. Узнаёт, что предыдущих революционеров частично расстреляли. Переезжается. Приезжает из Кирзани П.В. и привозит с собой силовую поддержку: Штрифеля и Ильдара. Выясняется, что у П.В. есть вторая миссия, о которой Лара ничего не знает, для неё нужно украсть некие документы у барона Светличного, который владеет приисками в Зауралье.
Глава 3 Во время заседания Городского совета Штрифель, Ильдар и Лара, которой спокойно не сидится, проникают в дом барона Светличного, чтобы украсть документы. Лара сталкивается с его, как ей кажется, протеже. Протеже оказывается единственным выжившим из людей Лады Жельбицыной, его зовут Нил Лихоносов. У него какой-то неясный сговор с Наиной Светличной. Нил даёт заговорщикам наводку на пустующий дом на набережной. Наина Светличная помогает П.В. и Ларе добраться до больницы, где содержатся «успокоенные». Подтверждается предположение, что в Куе экстренных пилюль просто нет, потому что всё отослали в ныне закончившуюся Оборонительную армию. Слава лешему. Поручик Лавр по-прежнему хочет уехать из Куя и настойчиво предлагает помощь.
Глава 4 Налаживают вещание радиовышки. Всю группу встречает наместническая гвардия, в перестрелке кого-нибудь ранят, Корюшка спрыгивает в Нестру. Новости про Фыйжевск — хорошие, но никому не весело. Нил придумывает чистый-как-слеза-план по внушению Светличному мысли, что наместник - ставленник древней Империи и его нужно убить ради освобождения Роси Зауральской. Благодаря практике доносов вся группа радиотехников объявлена в розыск. Кого-нибудь раненого с огромным трудом вывозят из города. Лара в первый раз изображает для барона Великую Столицу, он клянётся избавиться от наместника, но поехавшая крышечка этому не способствует.
Глава 5 Поручик Лавр сваливает с фейерверком, наместником, который очень сильно задолбался от происходящего, и обрушением понтона. Наместнический корпус в фейспалме, городской совет в недоумении. Лара изображает Великую Столицу второй раз, выясняется, что Светличный признал Наину своей сестрой, и его убивают. Нил и Наина, как тру-авантюристы, над трупом делят прииски и золото барона Войбаха. Лара постигает суть интриги, со злости бьёт Нила историческим хлыстом, уплывает на противоположный берег Нестры, далее события пролога. В конце Нил Лихоносов предлагает Ларе стать фалангой и разделить с ним власть в городе Куе. (Господи, в гробу хэр Ройш видал таких фаланг) Мир, дружба, уважение, сотрудничество, занавес.