А. говорит — из дайри увидела, что прошлой осенью мы думали об одном и том же.
Хочется, чтобы эта осень тоже где-то осталась.

Осени уже две трети месяца, и она лучше прошлой, лучше многих.

В обеденный перерыв я захожу в буфет соседнего корпуса, покупаю ледяную аквамариновую банку «Липтона» и отправляюсь гулять по пивоваренному заводу. Внизу, на земле, суетливо: сотрудники, рабочие, парковка, асфальт размечен белым, заворачивают из-за угла машины, пластиковый козырёк над входом в отдел кадров жарится на солнцепёке, на КПП спрашивают пропуска. Замечаю ржавую лестницу до самой крыши на стене вспомогательного цеха — кажется, это разливочный или склад.
Ступеньки лестницы скрипят, сыплется рыжая труха. На третьем этаже дверной проём, дверь открыта и подпёрта широкой перегородкой, сбитой из трёх досок. В проёме звучит эхо голосов. На пороге моток кабеля. Я ускоряю шаг, ржавые перила обрываются на четвёртом. На всех площадках выше дверей нет. В углах кучи птичьего помёта и перьев.

Крыша плоская, крытая серым битумным рубероидом, удивительно чистая, как будто её каждый день убирают. Местами перетянута проводами в обмотке и без — перекидываются с антенны на антенну, позванивая. Солнце наверху, на высоте восьмого этажа, холодное, сильный ветер дует с пригорода. Стеклянная высотка у метро Тимирязевская похожа на выступающий с континента мыс — тёмную тень мыса в воде. Недостроенный дом за Фонвизинской слепо светится чёрными провалами без рам. Останкинская телебашня собирает на себя гроздья облаков. В высоте вопят чайки с соседнего мясокомбината, бьют крыльями — ветром их сносит с прямого курса. По железной дороге внизу с мерным стуком колёс проходит электричка.

Главный цех, ближайшее здание, — приземистый одноэтажный домик на четырёх гигантских опорах-цистернах, идущих подряд вплотную. Красный кирпич, на приступках у окон — вороньи гнёзда. Растрёпанная агрессивная ворона делает круги над дальним краем крыши, высматривает, куда я собираюсь.
Я фотографирую против солнца — всё, что вижу. Прыгаю через провода, подлезаю под низкими, ловлю улетающий шарф.
Моему дорогому другу нравится по фото домик на вершине главного цеха. Вскакиваю на жестяной парапет на краю, чтобы снять то же самое одним кадром, ближе. Очень весело и совершенно не страшно. Чувствую себя Стирпайком на крышах замка Горменгаст. Ворона истошно каркает. Окна нашего офиса поодаль глубокого синего цвета, как будто внутри плещется море; пытаюсь угадать, какие из них наши. Никому, кроме меня, совершенно не нужно смотреть в окно в сторону завода, и человек на крыше вряд ли кого-то удивит.

Выезд с аллеи за заводом кажется близким, рукой подать. Всё кажется очень близким, сопряжённым. Платформа скрыта за деревьями, но, судя по звукам, к ней подъезжает поезд.

До конца обеда остаётся четверть часа. Я отчётливо осознаю, что если я решу позвать кого-то с работы на крышу, это будет значить, что я хочу видеть его своим другом.
Пока я хочу позвать на крышу человека, который видел её в десяти кадрах, — но его я хочу видеть (своим другом) всегда, это не новость.

Спускаюсь; случайная чайка пролетает над самым верхом лестницы, почти цепляя перила.
Если дотяну на работе до весны, вернусь сюда весной.

@темы: вода голубая, потому что в ней отражается небо

Комментарии
19.09.2018 в 01:05

Когда Стирпайк подобрался к крыше, с которой свешивались черно-зеленые ветки плюща, он почти не чувствовал рук и ног. Бордюр у края крыши был последним и самым трудным препятствием – потому что он как бы нависал над стеной. Стирпайк, уцепившись за этот бордюр, завис на какое-то время над пропастью. Непостижимым образом ему удалось перевалиться через бордюр, и он некоторое время лежал на разогретой солнцем черепице, жадно глотая горячий воздух. Лежал он долго – около часа. Наконец, почувствовав, что кое-как собрался с силами, Стирпайк поднялся на ноги и неожиданно для самого себя громко расхохотался – вокруг на сотни метров простирались крыши, шпили, скаты. Вот он, Горменгаст!

Совершенно новый мир. Горесть недавних переживаний словно ветром сдуло – паренек сразу вспомнил, что ему семнадцать лет, что сегодня солнечный день, что он благополучно преодолел испытание и сумел удрать от Флэя, который как пить дать собирался отправить его обратно на кухню.

Передохнув еще немного, Стирпайк осторожно заскользил вперед по откосу. Он поразился – до чего же громадная, оказывается, эта крыша. Глядя с земли, представляешь ее поверхность куда как меньше.

Понятно, что передвигаться по крыше куда как удобнее, чем по отвесной стене. Потому Стирпайк довольно быстро перебрался с откоса на соседний скат – покруче. Усевшись на самом коньке, он огляделся по сторонам. Отсюда было видно на многие мили вокруг, отчего-то страха не было совершенно. Куда ни кинь взгляд – башни, башенки, стены. Кровли покрыты одинаковой посеревшей черепицей. Гуляй себе по этим кровлям – и никто слова не скажет. Но не будет же он сидеть здесь все время. Подняв голову, Стирпайк прикрыл ладонью глаза от слепящего солнца. Он постарался сориентироваться – строения тянулись к западу. Выходит, и ему нужно туда двигаться. Перебравшись к одной из заранее намеченных башен, юноша начал спускаться вниз. Он даже не подозревал, что несколько камней отделяют его от того, что уже больше четырехсот лет было скрыто от человеческого глаза. За короткое время парнишка полностью освоился с лазанием по откосам и скатам крыш – крутым и не очень. Иногда ему приходилось преодолевать опасные участки, когда по отполированным непогодой плиткам черепицы можно было запросто съехать вниз. Но что значила эта опасность по сравнению с лазанием по вертикальной стене? Обидно было бы расшибиться насмерть, съехав с подобия горки. Потому-то Стирпайк и продолжал свое вынужденное путешествие. Впереди маячило еще некое подобие крыши – даже не крыши, а невысокой гряды, крытой все той же черепицей. Преодолеть ее не составляло никакого труда. Прыжок – и удивлению мальчика не было предела: перед ним расстилалась идеально гладкая площадка, вымощенная тщательно обработанными каменными плитами. Зачем, для чего – на такой-то верхотуре, пронеслась в голове мысль. Площадка была опоясана тем самым гребнем, крытым черепицей. Если площадка и была для чего-то предусмотрена, то уже давно не использовалась – из щелей между плитами пучился черно-зеленый мох, а сам камень был покрыт тонким слоем пыли, нанесенным сюда ветрами. Стирпайк задумался: нужно запомнить это место. Пока оно ему не нужно, но кто знает, что будет потом? Если уж ему довелось носиться по крышам, нужно запомнить как можно больше. А пока... Пока паренек испытал прилив невероятной усталости. Мелькнула мысль – можно лечь прямо здесь, его все равно никто не найдет. Стирпайк привалился спиной к парапету и мгновенно погрузился в сон.

(с) Мервин Пик «Титус Гроан»