Событийная лента последних дней. Это плохой экшн: отдельные яркие пятна, скрепленные смазанными действиями. Или хороший артхаус: художественные детали, приковывающие внимание зрителя. Белая бабочка на необструганных досках. Камелии во мху.
Когда добираешься в гости с ночевкой, перетаскиваешь через порог себя, свои ботинки с килограммами налипшей болотной дряни и сумки с яблоками, и тебя встречают фразой: "О боже, он приехал к нам жить".
Когда засыпаешь, глядя в неровный треугольник окна на оранжево-сиреневато-сизое небо, не замечаешь, когда закрыл глаза, и во сне видишь то же небо в том же косом треугольнике.
Когда стоишь на платформе дальнего следования - пахнет мазутом и соляркой - у окна поезда, который вот-вот тронется, и машешь человеку в предпредпоследний раз, а женщина, сидящая в купе, выбирается в зону видимости и показывает жестами, мол, спать пора.
Когда едешь в пустом ночном троллейбусе - единственный пассажир - и пишешь смски на разряженном телефоне.
Ульрих и Манькофа синхронно курят.
Над Патриаршими кружили вертолеты. Сестра смотрела на них из окон и боялась за меня, а я весь день шатался невесть где.
"Если тебе нечего сказать, нахрена тебе капуста?"
Нам с Габриэлем было писательское видение. Видение имело вид престарелой сумасшедшей. Мы стояли, подпирая стену Дикси на Сельскохозяйственной, - двое мокрых людей с мокрыми зонтами - а она пронзительным голосом читала нам свои стихи. Про Москву, про березы, про Людмилу Зыкину. "Не говори ничего, - прошептал Габриэль, когда она скрылась за поворотом, напоследок провизжав "Гудбаааааааай!". - Молчи, пожалуйста".
Я не могу называть его другим именем, как не мог бы называть монсеньора Сергеем.
Габриэль, Габриэль, Габриэль. Из-за него можно получить расстройство психики. В его честь можно совершить подвиг. Я хотел бы описать его словами, но всего моего писательского лексикона не хватает даже на достоверное изображение оттенков его интонаций.
На литведе мы с ним сидим под портретом Гоголя, но до литведа нынче далеко.
"Покровительство, - говорит он в порыве внезапной откровенности. - Вот что я ищу".
И я даже не сомневаюсь, что он найдет человека, который будет защищать его от всего мира, читать его тексты, успокаивать его душевные терзания, кормить его французскими пирожными и целовать его изящные руки в кандалах из серебряных колец. Покровителя - как он это называет.
Кажется, я хотел бы быть этим человеком.
Кажется, я успел слегка сойти с ума за эти выходные.
Я должен собраться с мыслями и выбрать из потока сознания то, что хотел сказать каждому.
Инесса, ты взрослая и чем-то похожа на секретаря-референта крупной компании.
Мацу и Тонкс, приятно познакомиться.
Ульрих. Йаххи. Хантэ. Мила. Мы есть, мы несомненно есть в этой Галактике, и я не знаю, семья это или мафия, или вовсе слова для нас еще не придумано, но мы так неоспоримо и явственно существуем, что от этого впору содрогнуться Земле и трем китам вместе со слонами и черепахой.
Малые народы. Да.
Кот, я неимоверно счастлив, что увиделся с тобой, и неимоверно несчастен, потому что сейчас ты находишься где-то на полпути между Москвой и Питером, и я не могу тебя обнять. Спасибо тебе, хороший, привози себя ещё.