Весна в этом году была огромная, цветная и забитая под завязку, как сумка с покупками с барахолки.
В неё уместились дождь, град, снег, ветер, сизые тучи, матовые закаты, ледяное стекло на кромках луж, запах черёмухи, берёзовый дым и галактика острова яблонь.
Уместились дурацкие забавные фильмы, катание по сцене на роликах в спектакле по Сэллинджеру, агрессивные электрические аранжировки мюзикла и пронзительные скрипки в «Лебедином озере».
Обсуждение рассказа, безумные правки к научной работе, Уэллс, Жан-простиегогосподь-Поль Сартр, курсовая о рыжем мальчике-революционере и синопсис диплома.
Светлая Пасха (смешной творожный кулич с голубой глазурью) и ровный, успокаивающий огонь свеч в ночь Бельтейна.
Традиционная поездка за кедами в Ашан.
Литературные четверги, смородиновое варенье, стихи, гора мягких игрушек на чужой кровати, «цветы твоих глаз синее».
Ученики, global warning, you see?, Ленин поднимал целину; кладовщик в книжном «Москва», офисы на Озерковской набережной.
Дымчато-серые кошки у подъезда.
Незнакомые люди на квесте, Чапаевский парк у громады Триумф Палас, переполненный ночной автобус.
Панорама Москвы со смотровой площадки у Академии Наук.
В неё уместились сотни историй, но я расскажу десять.
Да, в эту весну уместилась даже моя любовь — только, разумеется, не целиком: потому что весна конечна, после неё наступает лето, а у любви, как пели в одном ироничном мультфильме, не бывает границы.
В первую грозу я выбежал из проходной института на широкий тротуар — без зонта, в лужу по щиколотку — и запрокинул голову к небу. Плотный, серо-белый, пахнущий озоном ливень смывал всё, что не сожгло мягкое Бельтейнское пламя: чёрную зиму, когда всё катилось в пропасть, диагнозы, таблетки, чужие несчастья, проклятую цифру «полторы недели», любопытные взгляды, пропущенные дедлайны, поганое соулмэйт-ау, каких на Фикбуке в базарный день — полсотни в топ-рейтинге: когда другого человека корёжит, и у тебя от боли в старом шраме отваливается нога.
Я шёл к метро под дождём, абсолютно пустой и отрешённо-спокойный, в вагоне стоял у двери — с меня ручьями стекала вода. Писал своему дорогому человеку, промахиваясь мимо клавиатуры на сенсорном экране, что под первой грозой обязательно, обязательно нужно промокнуть.
В первый же июньский день в Тимирязевке (лесопарке, не академии) я вместе с велосипедом попал под проливной дождь.
Дождь — это здорово.
А у нас впереди целое лето и вся жизнь.
В неё уместились дождь, град, снег, ветер, сизые тучи, матовые закаты, ледяное стекло на кромках луж, запах черёмухи, берёзовый дым и галактика острова яблонь.
Уместились дурацкие забавные фильмы, катание по сцене на роликах в спектакле по Сэллинджеру, агрессивные электрические аранжировки мюзикла и пронзительные скрипки в «Лебедином озере».
Обсуждение рассказа, безумные правки к научной работе, Уэллс, Жан-простиегогосподь-Поль Сартр, курсовая о рыжем мальчике-революционере и синопсис диплома.
Светлая Пасха (смешной творожный кулич с голубой глазурью) и ровный, успокаивающий огонь свеч в ночь Бельтейна.
Традиционная поездка за кедами в Ашан.
Литературные четверги, смородиновое варенье, стихи, гора мягких игрушек на чужой кровати, «цветы твоих глаз синее».
Ученики, global warning, you see?, Ленин поднимал целину; кладовщик в книжном «Москва», офисы на Озерковской набережной.
Дымчато-серые кошки у подъезда.
Незнакомые люди на квесте, Чапаевский парк у громады Триумф Палас, переполненный ночной автобус.
Панорама Москвы со смотровой площадки у Академии Наук.
В неё уместились сотни историй, но я расскажу десять.
Да, в эту весну уместилась даже моя любовь — только, разумеется, не целиком: потому что весна конечна, после неё наступает лето, а у любви, как пели в одном ироничном мультфильме, не бывает границы.
В первую грозу я выбежал из проходной института на широкий тротуар — без зонта, в лужу по щиколотку — и запрокинул голову к небу. Плотный, серо-белый, пахнущий озоном ливень смывал всё, что не сожгло мягкое Бельтейнское пламя: чёрную зиму, когда всё катилось в пропасть, диагнозы, таблетки, чужие несчастья, проклятую цифру «полторы недели», любопытные взгляды, пропущенные дедлайны, поганое соулмэйт-ау, каких на Фикбуке в базарный день — полсотни в топ-рейтинге: когда другого человека корёжит, и у тебя от боли в старом шраме отваливается нога.
Я шёл к метро под дождём, абсолютно пустой и отрешённо-спокойный, в вагоне стоял у двери — с меня ручьями стекала вода. Писал своему дорогому человеку, промахиваясь мимо клавиатуры на сенсорном экране, что под первой грозой обязательно, обязательно нужно промокнуть.
В первый же июньский день в Тимирязевке (лесопарке, не академии) я вместе с велосипедом попал под проливной дождь.
Дождь — это здорово.
А у нас впереди целое лето и вся жизнь.