Разумный голос в моей голове говорит: «Окончи специалитет, прежде чем оценивать свои шансы пройти в магистратуру, мудак», но кто он такой, чтобы его слушать.
Он же добавляет страдальчески: «Два диплома, научный и творческий, ты снова забыл, что их д в а!».
По-прежнему без внимания. Пять лет занимался книгами, могу и семь.

Работа — вот те удивительные люди, которым плевать, жив ли я, здоров ли, в каком я состоянии и на каком дне валяюсь. Их интересует, приду ли я в воскресенье, и если да, то на сколько, и если на полтора часа, то платить мне сразу или постфактум на карточку. И могу ли я прокомментировать школьную программу по литературе для восьмого класса.
Флэшмоб добра в дайри (чужие на него ответы, сам-то флэшмоб я ещё не дописал) доказал, что я текст. Читать книги и рассказывать истории, я же всегда этого хотел. Посты, тексты, речь, манера — это запоминается, потому что оно настоящее, а остальное можно выдумать с нуля. Стиль важнее сюжета. (Весь мир — текст и дискурс, нашёл чему удивляться.) Я существую только в момент, когда говорю. Прочитали, перелистнули, забыли.
Ау, температура, ты слишком наглая, перестань высказываться за меня.

Я в первый раз на семинаре услышал от завкафа, что судьба моя — изображать из себя великого деятеля интернета, а вот эстонский коммунист станет Настоящим Писателем.
Впервые в жизни меня упрекнули в том, что я — персонаж. Исторический день. Красным в календаре.

О том же тем же языкомДайджест наиболее интересных книг за сентябрь:

Генрик Сенкевич «Крестоносцы».
Трагическая любовь на фоне антиутопии тёрок польской шляхты с Тевтонским орденом, правления короля Ядвиги и литвина Ягайло, чудес польского нейминга (местечко Згожелицы! река Вскра!), кулстори о польской доблести («Говорил я Малгохне: не лезь на сосну, коль тебе пятьдесят годов. Какое там! Влезла»), перечисления польских рыцарей и многостраничных описаний поединков.

Людмила Улицкая «Медея и её дети».
Семейная хроника в исповедальной манере с детализацией, которая меня как читателя отвращает своей выпуклостью.

Винцентий Кадлубек «Польская хроника».
«Повесть временных лет», Polsha history version. Славянские литературы и несуществующий ролеплэй обострили во мне тягу к корням.

Кадзуо Исигуро «Погребённый великан».
ПостАртуровская Англия, ненавязчивая мистика, этично закадровый национальный конфликт, роман-путешествие, любить навсегда и умирать в одиночестве. Восточная печаль моделями западного языка.

Жан Бодрийяр «Симулякры и симуляция».
Мой нежно любимый пессимист-эстет и прикладной символизм.

Открытые вкладки, случайная выборка:

«Феномены тени и зла в волшебных сказках», лекционный курс. Читать.
Варшавский «Путешествие в ничто», фантастический рассказ. Читать.
Лукин «Словесники», рассказ. Читать.
Арцыбашев «Санин», порнороман начала века. Читать.
«Солнце и луна, снег и лёд», сказка. Читать.
Платон, письма. Читать.
«Супершпионы. Предатели тайной войны», жёлтая пресса в формате исторического нон-фикшна. Читать.
Элиот «Четыре квартета», читать.
Чужой паблик с художественными текстами. Читать.

Я в башне из книг, нет ничего, кроме написанных слов, я из популярного рэп-баттла запомнил только чтение Гумилёва.

«Он слишком занят своими книгами, твой Лин. Он прочёл слишком много слов и теперь не верит в их силу. Он столько постиг одним разумом, что стал смотреть поверх вещей. Но сердце у него есть, а это для тебя, наверное, самое главное».

«Мне всё снится, кто-то говорит обо мне, что сердце у меня есть — я хочу возразить: нет там ничего, кроме чёрной руды, моё сердце безумец-книжник огненному духу скормил. Но каждый раз просыпаюсь».