На моём левом запястье до сих пор повязана тонкая нитка с подвеской в виде металлической птички. Птички — потому что это живое существо (вот такая странная логика выбора).
В первый раз Алёнино объявление в ленте вызвало у меня нервный смех: в точности мой тег из дайра, смесь любительского театра с психологическим тренингом (с перевесом в пользу тренинга). Но об ирландскую матчасть я уже разбился, как волна об пирс, сдался, осознал, что выходные у меня свободны — что, в конечном счёте и привело к решению, а почему бы, мол, и нет.
По-быстрому в тот же вечер ответил на тест (тот, который вместо игровой анкеты), и, странное дело, все вопросы из теста забыл сразу же, как закрыл вкладку.
В субботу до тренинга был Домовский мастерский сбор, до Чертановской я доехал уже отчасти вроленным в кого-то невнятного и с затейливым деревцем схем в скетчбуке. Имбирный лимонад провоцирует просветление, осторожнее с этим. На Чертановской гладкий рукотворный пруд, над ним — маленький торговый центрик, почти рынок под крышей, район, в котором нет ни одной улицы, только дома-корабли (весной балконы залиты солнцем, летом — оплетены виноградом) с нумерацией до восьми сотен. Асфальтовые дорожки похожи на мосты; дети, собаки, скамейки, коляски, гуляющие. Вход в лес тот же, что и в прошлый мой приход сюда: на холм.
далее спойлеры к мероприятиюБыл ли в моей жизни такой эпизод, чтобы мы сидели с кем-нибудь в лесу и держались за руки? Память подкидывает лето 2014 года и сосновый бор на берегу Ладоги, но это ложное, фантомное воспоминание, — нам было не до трогательного держания за ручку, мы палатку ставили. Ставить палатку — дело ответственное.
На предварительном этапе мы ходили по лесу с закрытыми глазами цепочкой в три человека плюс ведущий, и я оказывался постоянно посередине цепочки игроков, так, что обе руки у меня были заняты. Пролезали с внутренним хохотом (бывает такое, когда смеёшься, но не вслух) через ярко-малиновую нитяную паутинку между деревьями. Сидели на бревне и улавливали мир всеми доступными эмпирическими чувствами. В мире был ручей, буро-песчано-зелёный, как все лесные ручьи, пищащие синицы на ветках, запах горелых шин с дальних холмов и сырости от листьев на земле, упавшее лиственное дерево, обнимающее мёртвыми ветками ближайшую сосну. Много интересного было в мире. За лесом куда-то в сторону Сокольнической линии метро садилось солнце. Мы вели светскую беседу, беседа, как ручей, огибала камешки и ветки и перетекала то в религиозный диспут, то в обсуждение сексуальных девиаций. Когда за нами пришли, нам было весело и чуточку холодно.
Вспоминались стихи Хантэ.
Помню лицо Лэйтэ в чёрном капюшоне Стража — улыбнулся ей, тут же споткнулся о корень под ногами, и, когда поднял голову, улыбаться уже перестал. Атмосфера. Местные зеваки у нас за спиной препираются с Алёной. Площадка над самым склоном, переплетающиеся в воздухе корни деревьев. Пледы, термосы, — «здесь долго жил один человек» — ворох записок. Читаем вслух, по очереди, самые длинные достаются Миле. (Полный карман этих самых записок я увезу домой.) Надеваем наушники — мои мне маловаты даже на максимальном допустимом размере. Спускаемся с крутого холма при помощи длинной белой верёвки, я иду первым и мысленно над собой смеюсь: тоже мне, промышленный альпинист. На земле синяя полоса, и это первый барьер, и за ним начинается, и мне всё ещё весело и чуточку холодно, а должно быть, наверное, чуточку страшно. Демонов трое. Один из них шипит, второй улыбается, а третьего я не слышу, совсем не слышу, но чувствую, что нужно. Говорю «Возможно, я совершаю сейчас огромную глупость» и снимаю наушники – единственную, по мнению автора записок, защиту от Демонов. Третий Демон, конечно, мой.
Мои ролевые проблемы вытаскивают на свет проблемы реальные, а реальные, в свою очередь, воплощаются в Демона, завязанного на долг перед семьёй.
(Обстоятельства того же дня и двух следующих, никак не связанные с психологией, зато изрядно — с семьёй и моральными обязательствами, дополнительно заполируют эффект. Логично, и хватит уже об этом!)
Путь (лес), который человеку нужно было пройти вместе со своим Демоном, состоит из этапов. Река-ручей, барьер — отрезок пространства, барьер — отрезок пространства, барьер — отрезок пространства. На каждом барьере — разговор (можно ли это назвать «игротехническим заданием»?) со Стражем. На каждом отрезке — разговоры с Демоном. Паутинка из ниток на кустах, паутинка из ниток, связывающая мою руку с его рукой. Беру его за руку поверх «верёвочки» и чувствую, какие у нас обоих холодные пальцы.
— Ты помнишь, когда мы познакомились?
— Нет. А ты?
— Я тоже не помню своего создателя. Но мне кажется, мы были друг у друга всегда.
Демон меня слушался (хотя мог бы и не) и слушал (хотя тоже, наверное, мог бы и не). И, на самом-то деле, мы действительно были друг у друга всегда.
О чём мы говорили, пусть останется между нами, но расскажу один особенно сильный момент.
Ночью после игры я позаимствовал у Стража должностную инструкцию и узнал, что по первоначальному замыслу положительный и отрицательный барьеры заменены местами.
— Мне не нравится, что, когда ты говоришь, я хуже слышу себя самого, — произношу я и чувствую, как он осторожно пытается высвободить руку, но у нас всё ещё «верёвочка», и она держит. Не может не держать.
И много другого произношу, хотя не люблю говорить людям (существам? Себе? Просто не люблю?) неприятные вещи.
— Мне очень больно это слышать, — отвечает Демон. — И в то же время радостно. Потому что, раз я могу заглушать твой голос, я имею над тобой власть.
Где я это встречал, думаю я. Лучше отрицательные эмоции, чем никаких. Любая возможность задеть. Любой отклик. О господи.
Говорят на очередном барьере (игротехническое задание!), безымянным дальше нет дороги. Говорят, демона нужно назвать.
— Демон, — спрашиваю я, — ты знаешь какие-нибудь иностранные языки? То есть понятно, что ты — это я, и в этом плане тоже, но всё-таки.
— Твой Демон немного знает немецкий, — кажется, улыбается.
Зовут его немецким словом – долг, Пфлихт. Я люблю непроизносимые имена, тоже немного знаю немецкий и стараюсь не вызывать дух Канта хотя бы на психологический тренинг, но получается не очень.
Демон приводит меня – с завязанными глазами, жёлтая шёлковая лента шуршит, - к ручью, рассказывает мне сказку про сад. А здесь лес, от земли по-прежнему тянет сыростью. Символически рассыпаю по листве символические семена.
— Каким ты хочешь видеть растение, которое посадил?
— Не знаю. Пусть оно просто вырастет.
Сеанс самопознания заканчивается последним барьером. Можешь разорвать связь, предлагает Страж, можешь оставить Демона в лесу, можешь взять его с собой, он же часть тебя, вы же всё уже поняли. Демон смотрит на меня напряжённо, пока я распутываю нитку вокруг наших рук. Не бойся, хочется сказать мне, я знаю всего одно тру-ролевое психологическое упражнение, но там есть такие слова: я – это ты, а ты – часть меня, вот это примерно оно, я смогу тебя держать и удержать тоже смогу, это моя ответственность (правильно, Фиори слышит ключевое слово, кааак же, издевается мой излишне самостоятельный внутренний голос), я гораздо надёжнее, чем какая-то верёвочка. Связь – это не верёвочка. И не власть над кем-то. Связь – это связь.
Но я ничего не говорю вслух. Просто не отпускаю его руки.
Как и всегда, я очень много на себя беру. «Ты самокритичный», — замечает Демон.
Куст с амулетами. Нитку подвески с ветки я тоже буду распутывать одной правой.
Идея что-то разорвать не приходит мне в голову. Только распутать и снять. Тем же Демоном накрепко вбитая установка, что разрубание Гордиева узла — дешёвый эпатаж и ни разу не решение проблемы.
— Хочешь птичку?
Он кивает задумчиво:
— Хочу.
Птичку — потому что это живое существо, вот такая странная логика выбора.
На обратном пути мы очень много смеёмся, едим печеньки и впадаем в ситуативную откровенность, но так в норме и происходит с людьми, получившими уникальный, не побоюсь этого слова, экзистенциальный опыт.

Спасибо всем, кто был со мной в лесу и выбрался оттуда.
Спасибо Алёне, которая это придумала.
Спасибо моему Демону. Ты мне сегодня снился. Чем спровоцировал зафиксировать произошедшее текстом, за что ещё отдельное маленькое спасибо.