А. говорит — из дайри увидела, что прошлой осенью мы думали об одном и том же.
Хочется, чтобы эта осень тоже где-то осталась.

Осени уже две трети месяца, и она лучше прошлой, лучше многих.

В обеденный перерыв я захожу в буфет соседнего корпуса, покупаю ледяную аквамариновую банку «Липтона» и отправляюсь гулять по пивоваренному заводу. Внизу, на земле, суетливо: сотрудники, рабочие, парковка, асфальт размечен белым, заворачивают из-за угла машины, пластиковый козырёк над входом в отдел кадров жарится на солнцепёке, на КПП спрашивают пропуска. Замечаю ржавую лестницу до самой крыши на стене вспомогательного цеха — кажется, это разливочный или склад.
Ступеньки лестницы скрипят, сыплется рыжая труха. На третьем этаже дверной проём, дверь открыта и подпёрта широкой перегородкой, сбитой из трёх досок. В проёме звучит эхо голосов. На пороге моток кабеля. Я ускоряю шаг, ржавые перила обрываются на четвёртом. На всех площадках выше дверей нет. В углах кучи птичьего помёта и перьев.

Крыша плоская, крытая серым битумным рубероидом, удивительно чистая, как будто её каждый день убирают. Местами перетянута проводами в обмотке и без — перекидываются с антенны на антенну, позванивая. Солнце наверху, на высоте восьмого этажа, холодное, сильный ветер дует с пригорода. Стеклянная высотка у метро Тимирязевская похожа на выступающий с континента мыс — тёмную тень мыса в воде. Недостроенный дом за Фонвизинской слепо светится чёрными провалами без рам. Останкинская телебашня собирает на себя гроздья облаков. В высоте вопят чайки с соседнего мясокомбината, бьют крыльями — ветром их сносит с прямого курса. По железной дороге внизу с мерным стуком колёс проходит электричка.

Главный цех, ближайшее здание, — приземистый одноэтажный домик на четырёх гигантских опорах-цистернах, идущих подряд вплотную. Красный кирпич, на приступках у окон — вороньи гнёзда. Растрёпанная агрессивная ворона делает круги над дальним краем крыши, высматривает, куда я собираюсь.
Я фотографирую против солнца — всё, что вижу. Прыгаю через провода, подлезаю под низкими, ловлю улетающий шарф.
Моему дорогому другу нравится по фото домик на вершине главного цеха. Вскакиваю на жестяной парапет на краю, чтобы снять то же самое одним кадром, ближе. Очень весело и совершенно не страшно. Чувствую себя Стирпайком на крышах замка Горменгаст. Ворона истошно каркает. Окна нашего офиса поодаль глубокого синего цвета, как будто внутри плещется море; пытаюсь угадать, какие из них наши. Никому, кроме меня, совершенно не нужно смотреть в окно в сторону завода, и человек на крыше вряд ли кого-то удивит.

Выезд с аллеи за заводом кажется близким, рукой подать. Всё кажется очень близким, сопряжённым. Платформа скрыта за деревьями, но, судя по звукам, к ней подъезжает поезд.

До конца обеда остаётся четверть часа. Я отчётливо осознаю, что если я решу позвать кого-то с работы на крышу, это будет значить, что я хочу видеть его своим другом.
Пока я хочу позвать на крышу человека, который видел её в десяти кадрах, — но его я хочу видеть (своим другом) всегда, это не новость.

Спускаюсь; случайная чайка пролетает над самым верхом лестницы, почти цепляя перила.
Если дотяну на работе до весны, вернусь сюда весной.