тот, кто не был готов к радости водопадовЯ часто говорил с людьми. Обычно я представлялся им библиотекарем и историком — как ещё оправдать свой интерес к событиям их жизней и желание узнать, как всё было на самом деле.
Однажды, когда я узнал историю изгнания богов в этот мир, я выдал её за сактийскую легенду — и понял, что вольно или невольно настоящий историк пришёл бы к тому же самому.
Сны помнят многое. И хорошо умеют рассказывать, поскольку точно знают, что ни одна история не бывает чистым вымыслом. Невозможно от начала и до конца придумать то, чего никогда не существовало. А если вдруг и придумаешь, возможно, оно станет правдой.
***
В начале мир создавали четверо. Создатель и Мессир творили и давали имена, Хранительница и Императрица наделяли свойствами. Когда Создатель творил птицу – Мессир дарил ей оперённые крылья и называл истинным именем, Хранительница вселяла в неё любовь к небу, а Императрица учила не бояться высоты.
Их мир был прекрасен. Так мне рассказывала моя создательница. Давно, много тысяч лет назад.
***
Хотел бы я узнать, сколько всего существует миров и демиургов, — но, боюсь, нет точного ответа.
У Бога-Отца, демиурга невероятной силы, было, так говорят, две дочери и два ученика. Однажды они разгневали его, и он отправил их в другой мир, совсем ещё молодой, в котором не было ничего, кроме пустоты и энергии. В тот мир, где сейчас живём мы.
Время от времени он возвращался, наблюдал за ними и их творениями и учил их устраивать мир так, как умел сам и как ему представлялось правильным. Многие родители и учителя поступают так же.
***
Людей, говорят, сотворил Создатель в подарок Хранительнице, своей возлюбленной. Но это легенда.
***
Четверо создавали себе помощников разными путями.
Императрица Кошмаров, Асания, забрала из мира смертного человека и превратила в своего стража. Сделала его невосприимчивым к страху и боли, преобразовала его магию в способность поглощать магический импульс почти любой силы. Стёрла ему память и оставила из всех свойств его души только верность и упрямство. Видимо, он очень сильно любил её, когда был человеком, раз добровольно пошёл на такие жертвы. Но спросить об этом некого.
Хранительница Снов, Алетея, создала из чистой энергии существо – не вполне духа, не вполне сон. Душу, способную воплотиться в любую оболочку, и разум, тянущийся познать весь мир. Хранительница наделила его магией всех стихий и магией иллюзии, дала способность совмещать магическую энергию с предметами – делать артефакты – и научила всему, что знала сама. Это было самое совершенное её творение.
Время показало, что всё получилось так, как они и рассчитывали.
Горгул выстоял, когда Асания исчезла, и все Кошмары: Старшие, Правители и Совет – остались на него.
Он остался сильным, верным и упрямым.
А я – мечтателем, жадным до знаний и впечатлений.
***
Снам не свойственно отличать хорошее от дурного. Для кого-то самым прекрасным сновидением будет увидеть в подробностях смерть своего врага. Сон строится из одной мечты, нескольких событий жизни и общего очерка души сновидца — в зависимости от фантазии Исполнителя.
Может быть, я чуть лучше, чем простой Исполнитель, понимал, почему важно соблюдать баланс. Но добра и зла я не ведал.
***
Я словно был единственным ребёнком доброй и любящей матери – ребёнком вечно юным и наивным. Тысячи лет я не видел ничего, кроме света и любви. На меня никогда не сердились, прощали ошибки, ограждали от неприятностей. Среди Снов мне всегда было легко, с людьми-мечтателями — тоже. Человеческие беды: войны, смерти, смены династий — занимали меня мало, хотя я жил подолгу в мире, притворяясь таким же, как они. Мне казалось забавным чувствовать земное течение времени, записывать обычаи разных народов, рассказывать истории — но не более того.
Я посылал своим подопечным хорошие сны и забирал тяжёлые воспоминания. Пил с демонами чай и разрешал ангелам изредка читать мораль в чужих снах. На коронациях в Сакти раз в несколько сотен лет носил за Хранительницей Книгу Мира и шлейф её платья – и перемигивался ободряюще с одним или несколькими претендентами на престол за спиной у тех, кто проводил Испытания.
Этот период моей жизни, радужный и невесомый, пролетел, почти не оставив воспоминаний, как мыльный пузырь. И так же легко схлопнувшись, закончился.
***
Не помню, что послужило поводом – однажды я попросил у Горгула наслать на меня кошмар. Кошмары ведь такие сильные. Настолько, что просят прислать им хороший сон, только когда устают от постоянной борьбы с собой. Подобный опыт наоборот был бы занимательным – так мне представлялось.
Я поступил глупо, как человеческий мальчик-подросток, который сам не понимает до конца, чего хочет. Горгул с высоты своей ответственности этого не видел – поэтому так удивился, когда я очнулся от кошмара с покалеченной аурой, истерически рыдая, и долго не мог прийти в себя.
Мне снилось, что с Хранительницей случилось то же самое, что и с её сестрой. Что она исчезла, распалась на части, и я искал её в мире много лет и не мог найти, и мне было так страшно, я ведь не представлял себе жизни без неё.
***
Я знал всегда, что Создатель и Хранительница любят друг друга. Это было очевидно, как закон сохранения энергии, как запрет на перерождение для контрактников.
Они любили друг друга. У них родился ребёнок. И умер.
И тот, кто создавал этот мир, устанавливал его законы, тот, чьим возможностям практически не было предела, просто ушёл, оставляя свою – половинку? супругу? – рыдать в пустоте. При том, что её слёзы, которые могли исцелить даже умирающего, действовали на неё саму как яд.
Он ушёл. А она сидела и плакала.
Я же, бесполезный мальчишка, не мог уберечь её от страданий – только на время заменить её в качестве главы своего ведомства и Хранителя Снов.
Конечно, Хранительница вернулась, и всё вместе с ней вернулось на круги своя, но я сам начал внутренне меняться. Я впервые осознал, как непрочен мировой баланс и какая Алетея хрупкая. И насколько она дорога мне на самом деле – страх из моего кошмара стократно умножился отчаянием от невозможности помочь.
Она была всем моим миром. Всем своим существом я был настроен исключительно на неё одну.
***
Это произошло в мире людей.
Некстати случилось мне оказаться в Ваттене и представиться королю под предлогом поиска рукописей о поющих раковинах, некстати случилось ему, человеку, о ком я слышал много хорошего от Исполнителей, побеседовать со мной разумно и приветливо, а на следующий день начать умирать от неизвестной болезни. Вокруг него толпились целители, маги, жрецы, толпился с ними и я, пытался помочь – но магические откаты от попыток раз за разом как будто повторяли мне одно: бестолковый, это вопрос мирового баланса. Жизнь этого человека отнимает мир.
Ему исполнилось двадцать три года. Он был достойным правителем. Он любил свою страну, свою семью и рыбную ловлю. Я знал все его сны и воспоминания – и то, что он не заслужил происходящего с ним.
Во сне я пришёл к нему и попросил права распоряжаться его душой. Я думал сделать его Исполнителем. Он согласился.
За его душой явились демоны Ада — встретились со мной и отправились обратно с приветом от Советника Хранительницы и напутствием докладывать о своих приключениях хоть Мессиру, если им заблагорассудится. Человек мой, человек наш, он дал добровольное согласие уйти после смерти к Снам, и пусть они посмели напоминать мне про баланс — где демоны, а где баланс.
После я вспомнил формулировку своей просьбы и всю её опрометчивость. Я ведь спросил короля Нильса, могу ли распорядиться его душой так, чтобы его воспоминания и эмоции остались в мире.
Исполнители теряют память.
Его душа ради мирового равновесия была обречена отправиться в ад.
Такой вопрос, без сомнения, решил бы Создатель, но даже к Мессиру я пошёл бы охотнее, чем к нему.
Я всё ещё оставался наивным, если не сказать, невежественным. Иносказательно, я уже ощутил, что пламя жжётся, но не отучился протягивать руки в открытый огонь.
Я подумал, что мне несколько тысяч лет, что я был когда-то чистой энергией, из которой создан мир, что я выдержал, пусть и недолго, объём знаний Хранителя Снов. И совершил самый безумный поступок в своей жизни: объединил свою душу с душой человека.
Совсем недолго я не чувствовал ничего и не знал, чего ожидать. Души людей ведь устроены абсолютно по-другому.
Я всегда был Сном. Я не умел злиться или страдать. Я не умел привязываться. Я не знал других чувств, кроме счастья от силы ментальной связи с Хранительницей и всплесков боли, когда наша связь обострялась.
Оказалось, что люди думают словами, а чувствуют куда более просто, но гораздо, гораздо сильнее.
То, что я чувствовал, когда говорил с демонами, называлось словом «злость». Оно искрило, как магия огня, горячее и живое. То, что я чувствовал, тщетно пытаясь разумом познать, что со мной творится, называлось словом «беспокойство». Это было как идти по тонкому, трескающемуся под ногами льду (я никогда не ходил по льду, откуда такое знакомое ощущение, что со мной, что произошло). Моё чувство по отношению к Создателю – обида на то, что он не смог быть достаточно великодушным, чтобы не причинить боль дорогому мне существу. Обида всегда оборачивается против того, кто её испытывает.
И последнее.
Если кто-то для тебя дороже всех на свете, если ты не можешь без него жить, люди называют это любовью. Это пронзительная боль и звенящая радость, свобода, музыка, это когда замирает сердце (я не человек, я не понимаю слово «сердце» в этом контексте, мне так светло, как же мне светло). Любовь – самое прекрасное, что есть в мире.
Что-то внутри меня сломалось и переродилось в совершенно иное.
***
Я постепенно учился жить с тем, что стало частью меня. Называть словами вещи и чувства. Преодолевать вспышки, свойственные человеческой натуре.
Я рассказал Хранительнице обо всём, не скрывая и не приукрашивая, и, ещё не в силах справиться с собой, целовал её руки, повторял, что безумно счастлив просто от того, что она есть на свете. Вся доступная мне магия стремилась окружить её сияющим куполом. Хранительница плакала и поспешно вытирала слёзы. «Что же с тобой случилось, маленький?». Её власти над миром хватило, чтобы выяснить, что я поступил безрассудно, но правильно — много хуже было бы оставить душу короля в Аду. Его жизнь забрали, чтобы не умер кто-то другой — я не знал, кто именно.
По законам мира, обмен должен был происходить между Ваттеном и Фотиа. Но об этом я не подумал.
***
У короля Нильса осталась семья: его сестра и названый брат, его племянник, его друзья, девушка, которой он писал длинные искренние письма. Он скучал по ним. Я скучал по ним — я ощущал такую же связь с ними, как и тот, кто стал теперь моей второй душой. Я не мог понять, почему Нильс недолюбливал человека, который всего лишь подолгу пристально смотрел на его сестру, или зачем писал друзьям стихи, не надеясь выразить свои эмоции прозой. Но вспоминал, не понимая.
Когда умер мой названый брат, муж моей сестры, я забыл о том, кто я есть, забыл обо всём и сорвался в Ваттен. И первое, что я услышал, спрыгнув на твёрдую землю из кабинки канатной дороги: «Ваше Величество, Вы живы?». Это был какой-то придворный, я не припомнил имени. Я испугался, стёр ему память и исчез.
Теперь каждый раз, когда я воплощался в человеческое тело, люди, знавшие покойного короля, видели вместо меня его.
Хранительница переживала, не стану ли я окончательно смертным человеком. А я — удивительно — почти этого не боялся.
В поисках страны, где не бывал Нильс, я отправился ко двору Сакти и познакомился там с юношей по имени Агни — точнее, он познакомился со мной, чтобы расспросить об известных случаях, когда люди теряли память. Я посочувствовал ему (я уже называл свои чувства словами, как это делают люди), попытался помочь, но быстро понял, что у его души нет воспоминаний — словно между ними и его нынешней жизнью поставлена стена или как будто их не было никогда. Я предполагал, что это не случайно, но связь, слишком зыбкая, ускользала, как туманный неверный сон перед рассветом. Нильс, Ваттен, Фотиа, мальчик-без-памяти, чужие видения, образ женщины в красном платье.
Приближалась новая эпоха и коронация в Сакти.
Я писал семье письма — сестре, племяннику, кузенам — подписывал их своим человеческим именем-прикрытием, «Кристиан-Теодор, Старший Библиотекарь». Тщательно вычитывал каждый раз, чтобы не проскользнуло что-то, чего не может знать посторонний. Они отвечали охотно: да, они хотели бы выяснить, от какой неизвестной болезни умерли их родные. У Эмиля было уже двое детей. Элиас в одиночку противостоял Великому Совету. Бритта оставалась спокойной, как водная гладь, и религиозной. Каждое новое письмо делало меня самым счастливым человеком на свете. Я невыносимо сильно хотел их увидеть.
***
На коронации в Сакти я думал, как всегда, следить за Испытаниями и подсчитывать баланс сил. Разве что ещё познакомиться с новой девочкой, которую Горгул привёл вместо Императрицы на церемонию. Вместо этого я увидел сестру — узнал её ещё со спины, когда она сидела на диване в зале. Дыхание перехватило. Я нарочно прошёл по залу, чтобы все видели моё лицо — и Бритта, королева-мать, пригласила меня в комнаты Ваттена.
— Ваше Величество, позвольте представиться...
— Это ты?
Незнакомая черноволосая женщина, немолодая, уставшая, ей чаще снятся кошмары, чем сны.
Она стала так похожа на маму, такая красивая, этот жемчуг фамильный, она мерила его ещё пятилетней, смеялась, потеряла одно кольцо, мы искали его по полу по всему дворцу...
— Да.
Мы обнялись. Она смеялась и плакала, я не мог отпустить её рук, я постарался объяснить ей всё, насколько это возможно, и моё настоящее лицо её не отпугнуло. Я впервые говорил за себя как Нильс, и это было правильно.
Элиас заглянул единожды за занавес, увидел нас и тактично скрылся. Славный мой.
Бритта пообещала помочь мне найти того, кто семнадцать лет назад пришёл в этот мир в обмен на чужую жизнь.
Всё моё существование до этого было связано только с Хранительницей, поэтому быть дорогим и важным для людей казалось немыслимым. Ко мне подошёл мой лучший друг, в прошлом принц, теперь король Ильма, потребовал ответить, тот ли я, кем выгляжу. Я попытался оправдаться:
— Я не стал бы с уверенностью этого утверждать. — Он сгрёб меня в охапку, прижал к себе, всё такой же высокий, выше меня на голову:
— Нильс, это же я научил тебя этой отговорке!
Я мог только хвататься за него, как утопающий за соломинку, и выслушивать все «Я год тебя оплакивал, понимаешь, год!». Его дочери исполнилось недавно шестнадцать лет, она выросла хорошенькой и смешливой.
Илона вышла замуж за генерала из Даэджи. Тоненькая, воздушная Илона, серебряные бабочки в волосах.
Ильмари пожаловался мне на то, что казнил давеча одного мерзавца, а мерзавец оказался живее всех живых, да к тому же его приближённые подняли в Ильме восстание. Мерзавец — живее всех живых — танцевал со всеми дамами и не дамами, острословил со своими демонами и дарил приглашённым на бал синие розы.
Ильмари, дорогой мой, как же тебе взбрело в голову повесить очередную человеческую маску Мессира?..
***
Коронация летела вперёд, на совете четырёх высших сил определяли очерёдность испытаний, Мессир зубоскалил, Создатель печалился, бабочки порхали в воздушных палатах Ильмы. Горгул сообщил, что сегодня Тот Самый День, когда можно вернуть Императрицу. Меня разыскал Элиас — такой хороший, такой солнечный, и «Дядя, ведь это ты должен идти на совет глав государств», и я мог только качать головой, отказываться, говорить, что потом, всё потом, и обнимать его в оставшиеся несколько минут перед советом. Я ведь тоже когда-то не любил официальные переговоры под запись.
Ильмари представил меня дочери и её подруге — «Дети, это Старший Библиотекарь Великой Библиотеки Познания, а в прошлом мой лучший друг, Нильс Бьёрк» — и рассказывал, как в двадцать лет хотел сбежать ко мне в Ваттен. Я чувствовал — как странно — смущение и молча улыбался, девочка смеялась и прятала лицо за веером:
— Папа, это не то, что я хотела знать о твоей молодости! А как же мама?
В каждой шутке есть доля истины. Мы с Ильмари были когда-то настолько близки, что не могли расставаться дольше, чем на неделю. Правители сопредельных государств — смех да и только.
За подсчётом баланса я вновь обнаружил себя в комнатах Ваттена с семьёй. Генерал Магнус застыл статуей на входе, растерянный, не в силах определиться, стоит радоваться или хвататься за оружие.
***
Первый Советник Каалпаник мечтал о новой эпохе Света. Дочка Ильмари — о свободе и летающих кораблях. Королева Айоланта — о том, чтобы её сын был здоров.
(Я вёл себя настолько по-человечески, что пропустил это мимо ушей.)
***
Принцы прошли первое испытание. На гостей обрушились кошмары наяву, сильные энергетические выбросы, недоступные даже Горгулу. Я признался Байону, ещё более неприятному в своих настойчивых расспросах, в том, что я маг иллюзии и способен разобраться в этом вопросе. Неосмотрительно было так часто щёлкать пальцами — формальный магический жест — в зале, полном людей.
Мы с Элиасом чудом вытащили Бритту из кошмара, я послал ей хороший сон и сидел с ней рядом, держа её за руку, пока она спала. Ей снилось, что мы оба маленькие и катаемся на рассвете на лодке, огибая большие корабли у дворцовой пристани.
***
Илона в пышных даэджийских одеждах заметно боялась незнакомых людей — я спросил по наитию у демона Баала, известно ли что-то о ней их ведомству, и узнал, к своему ужасу, что у неё контракт. Контракт, господи!.. Я отвёл её в коридор: Илона, Илона, скажи, что ты не хотела, пожалуйста, зачем, нельзя же так. И да, она не хотела, она раскаялась, она уже не раз пожалела, что привязала к себе человека против его воли, она не смогла бы никого убить, чтобы выполнить обязательства контракта. Если бы только и без контракта её муж её любил!.. Я всем сердцем хотел спасти её, но не знал, как. Только спросил, записывая её в баланс, у светлых, проходит ли по их ведомству раскаявшаяся контрактница. Хоть слабая, но надежда.
***
Всё это время я не знал, что происходило с Испытаниями, с миром, с балансом, со сложными отношениями демиургов. Именно поэтому нельзя быть Исполнителем Снов, сохранив свои воспоминания: они отвлекают. Только раз, столкнувшись с Хранительницей, я сбивчиво попросил прощения за то, как мало от меня сегодня проку. Она только вздохнула, обнимая меня, и я снова почувствовал, как что-то звенит и обрывается внутри. Моя Алетея. Добрая, заботливая, самая лучшая. Единственная.
Книга Мира открылась на случайной-неслучайной странице о перьях и ритуале, её прочла сестра, предложила помощь (сколько же любви и благодарности). Перо у Айоланты, вспомнили её сына, Каалпаник с предсказанием, Создатель с его желанием творить добро, попытки прояснить обстоятельства прошлого. Я отправился говорить с принцем Маттиасом. Сознание двоилось. Человек видел хрупкого мальчика, измученного болезнью, ожесточённого. Сон видел демона, который вот-вот разорвёт границы человеческого тела.
Ты забрал мою жизнь. Это не твоя вина. Я прощаю тебя.
***
Книга Мира пропала. Только человек от переживаний мог стать настолько рассеянным, чтобы потерять или позволить украсть её — величайшую драгоценность. Во время поисков я успел немного отрешиться от своих личных дел, пообещать мальчику Эсдрасу потанцевать с ним, если книга найдётся, в третий раз отказаться от пунша с добавками — а, когда нашёл, почти поблагодарить соседнее ведомство. Они всегда умели заставить других побегать.
***
Племянник после кошмара изложил, всхлипывая и отворачиваясь, долгую историю своей любви к ваттенскому генералу Магнусу. Человеком я бы, наверное, осудил его, — но сны понимают, насколько редко люди бывают счастливы. Воспоминания о кошмарах, связанных друг с другом, я забрал у обоих.
***
Асания вернулась. Хранительница пыталась рассказать мне историю их четверых с самого начала, но я никак не мог сосредоточиться.
***
Бог-Отец, великий изначальный демиург, почтил мир своим присутствием.
Я не смог удержаться на ногах, рухнул на пол, давящая, жестокая и бесконтрольная сила как будто размазывала меня по плитам, пол ощущался обжигающе-ледяным, разомкнуть губы, чтобы спросить, что это, не получалось, больно было шевелиться, больно думать, человеческая часть сознания пропала моментально, но я ещё жил и чувствовал только бесконечную боль и бесконечное падение — сквозь пространство, сквозь время, в пустоту, невыносимо. В какую-то из этих ужасных секунд Алетея обняла меня, и это единственное, что удержало меня в мире.
***
А когда я пришёл в себя, выяснилось вдруг, что самое страшное позади, и настал эпилог, в котором все живут долго и счастливо. Демон-Маттиас повис на шее у Создателя, Хранительница улыбалась такой особенной, лучистой улыбкой, Мессир притворно ворчал, Асания явно готовилась броситься в его объятия — и я почему-то подумал, что все они очень человечны, и, раз они радуются, надо радоваться тоже.
С мальчиком Эсдрасом мы всё же танцевали, и он наговорил мне комплиментов, а Мессир танцевал с Создателем, и я объяснял всем интересующимся, что эти люди долго были в ссоре, а теперь наконец-то помирились, поскольку день такой, что все мирятся. В книге появилась истинная история мира, и я показал её принцам Сакти — пусть знают.
***
— Нильс, — мягко начала сестра, отыскав меня в бальном зале, — я права, полагая, что ты нашёл своё счастье с Хранительницей Библиотеки?
Я потерял дар речи. Я не думал, насколько мои чувства заметны со стороны.
Это был первый и последний раз, когда я солгал своим родным.
— Я не могу назвать это так, — сказал я, — но да, сейчас я счастливее, чем когда-либо.
— Я рада за тебя.
Через десять минут, перед тем, как начали сменяться короли и народы на материках, Хранительница спросила, хочу ли я остаться с людьми.
Я потерял дар речи вторично, как будто и не обретал.
Она ведь всегда понимала меня, как никто. Почему же теперь?..
— Нет, — сказал я после долгого молчания. — Нет. Я понимаю, что... Но я же Сон. Я был им все эти тысячи лет. Я на своём месте и счастлив быть здесь, и то, что я обещал Нильсу Бьёрку, я исполнил, как мог.
И сдался окончательно. Да, любые признания не имели смысла, конечно, я понимал, что обречён вечно молчать, но неужели ни одного слова нельзя, это же непереносимо.
— Я не смогу без тебя. Пожалуйста. Алетея, я же твоё творение, ты же сама всё видишь!
Наверное, этот выбор был очень важен и влиял на что-то при перезапуске.
Очень хотелось упасть перед ней на колени.
***
Элиас остался королём своей страны, и я гордился им от всей души. Мальчик-без-памяти оказался старшим сыном королевы Айоланты. В Сакти короновали старшего принца, Андерру. Хороший выбор для трудной эпохи, хотя мне импонировала мысль в честь нового времени оставить наследников править вдвоём. Торжественные речи я пропустил, пока стоял, положив руку на плечо Бритты, и мучительно подбирал слова прощания. Я не сомневался в том, что сейчас моё странное существование двух душ в одном теле прекратится.
Речи замолкли.
Перезапуск закончился.
Энергия мира перестроилась.
Я закрыл глаза, а когда открыл, осознал, что ничего не изменилось.
Я Талиндо, Советник из Королевства Снов, люди знают меня как Кристиана-Теодора, Старшего Библиотекаря Великой Библиотеки Познания, сорок лет назад я родился в Ваттене как Нильс Бьёрк из королевского рода. Я люблю Алетею, Хранительницу Снов. А душа у меня совершенно точно одна.
И тогда я опустился на ближайший диван, закрыл лицо руками и разрыдался, как маленький ребёнок, взахлёб — от того, насколько всё это было больно, и радостно, и безнадёжно, и стоило, всецело стоило жить эту жизнь именно так, от того, как я счастлив и как несчастен, как много я чувствую одновременно. Меня утешали сестра и племянник, звали, родные мои, съездить на рыбалку, Алетея рассказывала, что помирилась с Создателем, «и он усыновит тебя, маленький», а Создатель предлагал, раз уж они забыли о моих проблемах при перенастройке, создать второе человеческое тело под мой-Нильса богатый внутренний мир прямо сейчас. И я сквозь рыдания успевал только отвечать коротко, что на рыбалку да, усыновлять не надо, и разделять ничего тоже не надо, но почему, я потом объясню.
И у меня наконец-то всё было хорошо.