Амадис Дюдю не слишком уверенно шагал по узенькой улочке, являвшей собой самый длинный из наикратчайших путей к остановке 975-го автобуса. Ему приходилось ежедневно отдавать кондуктору три с половиной билетика, чтобы спрыгивать с подножки на ходу между остановками. Амадис пощупал жилетный карман, определяя, хватит ли билетов. Пожалуй, хватит. На мусорной куче сидела птица и, барабаня клювом по трем консервным банкам, выводила начало русской «Дубинушки». Амадис остановился. Птица взяла фальшивую ноту и, злобно ругаясь сквозь стиснутый клюв нехорошими птичьими словами, снялась и полетела прочь. Амадис двинулся дальше, насвистывая продолжение мелодии, но тоже сфальшивил и разразился бранью. (с) Борис Виан "Осень в Пекине"
— Я подумал то же самое, — сказал археолог. — Это инициатива Дюдю.
— Я легко бы мог скаламбурить по поводу его имени, — сказал аббат,
— но создается впечатление, что он не случайно его носит.
(с) Борис Виан "Осень в Пекине"
— Я подумал то же самое, — сказал археолог. — Это инициатива Дюдю.
— Я легко бы мог скаламбурить по поводу его имени, — сказал аббат,
— но создается впечатление, что он не случайно его носит.
(с) Борис Виан "Осень в Пекине"
Так получилось, что.
Fiorino > Фиорино > Амадис Дюдю > Жан-Соль > Карась в канализации
Через месяц вернусь к истокам.
Да здравствует наука разрушения!